Шрифт:
— Не вздумай сейчас будить его.
— Я не глупее тебя. Достань одеяло… Укрой… А теперь иди на кухню, будешь рассказывать.
Вопреки ожиданию, для рассказа потребовалось очень мало слов: «Пошел… не нашел… вышел… стреляли… заслонил… появились… уговорил…»
Лидия уже совершенно обрела самообладание.
— Не понимаю одного: зачем было выключать телефон?
— Он сам. Случайно…
— Ты всегда был растяпой.
— Ага…
— А те твои… знакомые, они совершенно правы: будет масса бюрократической возни. Надо для начала восстановить хотя бы свидетельство о рождении.
— Может, попросить о содействии этого твоего… Челубея? То есть Кочелая. Он ведь большая шишка.
— Что значит «твоего»?!
— Извини, я нечаянно… А если не захочет так, можно сунуть ему несколько зеленых бумажек из той пачки.
— Обойдется, — решила Лидия, — без бумажек. Я и так знаю, на какой позвонок ему надавить…
Мы вернулись в комнату. Вовка спал на спине, укрытый до подбородка. Этакий смирный племянник, приехавший из Сургута. Но когда мы остановились над ним, Вовка открыл глаза. И брызнула из них синяя тревога.
— Иван… тетя Лидия… я…
— Спать, — велела Лидия.
— Ладно… Только я ведь никак уже не смогу вернуться туда… То есть я попробую, но…
— Я тебе попробую, — сказала Лидия.
8
Спал я до полудня. И проснулся от сдержанных подвываний, смешанных с бульканьем и плеском. Они доносились из ванной.
— Ну чево-во!.. Ну не надо… Ай… Ну маленький я, что ли!
— Не пищи, — звучали неколебимые ответы. — Экие мы взрослые. Экие мы церемонные… Будто не видала я вашего брата… — Буль-буль-буль… Ай! — И вообще… я теперь тебе кто?
— Ой!.. Кто? — Буль…
— Я…
— Ой-ёй…
— Твоя… — плеск и журчание, — хотя и приемная… но все равно… мама… — На несколько секунд тишина. — А мама должна знать свое чадо с головы до ног… до последней родинки… А ты ёжишься-корёжишься…
— Да я не поэтому… ай… корёжусь! Мыло же ядовитое! А мочалка… какая-то мойдодыровская… Ой, мамочка!..
— Вот именно мамочка… Мыло бактерицидное, а мочалка… специально для мальчишек, которые лазят по глине и мусору… Всё. Вытирайся…
Я торопливо умылся на кухне и вытерся посудным полотенцем — перед Лидией следовало предстать в бодром виде, а то, чего доброго, подвергнешься той же процедуре, что Вовка.
Лидия и Вовка вышли из ванной малость запыхавшиеся, но, кажется, довольные, хотя Вовка и притворялся сердитым. Волосы его торчали длинными сосульками, глаза поблескивали, ресницы щетинились. Был он босиком, но уже в одежде, в своей прежней.
И сразу же я заметил, что он стал помладше. Футболка с вождем-ирокезом была широковата и болталась, как платьице. Штаны, которые раньше едва прикрывали коленки, теперь свисали до середины икр… Впрочем, штаны, возможно, просто сползли, футболка растянулась… а лицо… оно было вроде бы то, что и прежде, только стало чуть помягче и круглее, но, возможно, это после «банной процедуры»… Но нет! Не зря же Те говорили про отмотанный в обратную сторону год.
Ну и что? До так называемого переходного возраста есть еще некий «буферный срок». Я хихикнул про себя. И опасливо глянул на Лидию. Она известила:
— Я сегодня не пошла на работу. Из-за вас, голубчики… Через полчаса будет завтрак. То есть уже обед. Засони… — И удалилась на кухню. Она явно давала понять, что ничего особенного не случилось.
— Что, попал в переделку? — сказал я.
Вовка посопел, покосился не дверь.
— Ага… И не поспоришь…
— И не вздумай спорить никогда. Это ведь «железная леди».
— Железная Лиди, — хихикнул Вовка. Он вдруг с размаха прыгнул на тахту, перевернулся на спину, поболтал руками-ногами, снова улегся на живот и… увидел свой альбом, который лежал на подоконнике, рядом с изголовьем.
Подполз, дотянулся, положил его на диванную подушку. Расправил, раскрыл. Со страниц метнулась пестрота фантастических бабочек. Вовка покосился на меня через плечо. Я показал ему кулак. Вовка движениями тела изобразил виноватость и смущение. А еще (или мне показалось?) что-то такое: зато, мол, исполнилось желание, которое я загадывал по правде.
Возникла Лидия. Она держала плечики с висевшей «баскетбольной» одежкой.
— Вот, я постирала и заштопала.
И когда успела?!
Штопка серыми нитками была такая, что едва разглядишь. Две шероховатых чешуйки.
— Где это ты, Вольдемар, откопал такой наряд?
— Аркашин, — буркнул он, животом прикрывая альбом. — Вчера… забежал к нему… и вот…
— Полагаю, его следует вернуть. — Требовать подробностей Лидия не стала. Со свойственной ей мудростью она рассудила, видимо, что подробности никуда не денутся, все в свое время.