— Не убивай, я все скажу! Мы зовем его американец, — в ужасе затараторил несостоявшийся киллер. — Он у вас где-то в ментовке работает.

— И часто он вам звонит? Многих ты уже положил?

— Век свободы не видать, в первый раз подписался!

— Так я тебе и поверил.

Шипилин вздернул бандита на ноги и с хрустом надел на него наручники.

Иван Иванович Снигирев умирал.

Эксперт лежал голый, укрытый лишь простынью, в отдельной палате, подключенный к аппарату искусственной вентиляции легких. В эту палату помещали только крайне тяжелых больных, практически, без надежды на то, что они выйдут из комы.

Посетителей к нему не пускали, да и не было желающих глядеть на столь явное приближение смерти. Лишь однажды к нему провели жену, маленькую седую женщину, и некоторое время она смотрела на умирающего сквозь герметичную прозрачную перегородку.

Супруг казался спокойным, даже счастливым, приобретя невиданную для него степенность. Дело в том, что, дожив до преклонных лет, он все еще оставался мальчишкой, увлекающимся, особо не разбиравшимся ни в одежде, ни в прическах, ни в людях, ходившего с вечно торчащими вихрами, только седыми. Теперь же он лежал солидно и уверенно, словно показывая своим видом, что игрушки закончились, как и его земной путь.

Знали бы вы, люди, что творилось перед его внутренним взором. Ни одному смертному это не дано.

Поначалу умирать было больно.

Эксперта словно тащили сквозь узкую горловину со стенами из битого стекла. Многочисленные раны покрыли его тело, и Снигирев истек кровью.

Как ни странно, но после этого стало легко. Эксперт сделался невесомым и неосязаемым. Поднеся руку к лицу, он не увидел ее. Теперь у него не было бренного тела, и никто не мог ему помешать размышлять.

Утверждается, что перед смертью перед взором человека проходит вся его жизнь, теперь Снигирев убедился, что это не так.

В памяти возник только вчерашний вечер, как будто кто-то решил, что именно тогда произошло наиболее важное событие, достойное упоминания в этот неотвратимый для каждого момент.

Снигирев вспомнил, как, придя, домой после работы, когда еще был жив (как смешно это звучит, он бы даже посмеялся, если б у него было чем), он забрал странное письмо, что дал ему молодой оперативник, и поднялся к соседу с шестого этажа.

Сосед у него был замечательный, умница, профессор Гарри Эгонович Сенинг из филиала планового, из обрусевших немцев. Это был крупный мужчина с обширной лысиной, своей округлостью и всегдашней веселостью напоминающий сказочного эльфа с берегов Рейна.

Снигирев познакомился с ним недавно и обращался к нему чрезвычайно редко и только по очень важным вопросам. Само же знакомство случилось по инициативе Сенинга, когда на профессора наехали отморозки из банды Калмыка и поставили на счетчик.

У эксперта двое бывших однокурсников служили в РУБОПЕ, и они по-быстрому отвадили кредиторов. Сенинг с благодарностью потом признался, когда они хорошо посидели в ресторане, что совсем опустил руки и уже готов был покончить с собой.

Снигирев лишь кивнул, припоминая сквозь винный туман, что речь шла о сумме поистине астрономической. Профессор был далеко не прост. Имеет целый парк шикарных иномарок, трехэтажный коттедж в Приморском, где даже голая земля стоит сотни тысяч долларов, в отпуск ездит исключительно зимой, приезжая с таким ярким загаром, который и не во всякое лето получишь.

Ничего удивительного. В последнее время много появилось такого люду, занятого на таинственных невнятных должностях, но живущих на широкую ногу даже по европейским нормам. К этому уже привыкли, и никто не спрашивал, кто же они на самом деле.

Что же касается Сенинга, то Снигирев допускал, что профессор давно наплевал на свой зачахший институт и вполне мог работать на солидную фирму, имеющую прямой выход на зарубеж. Миротворцы успешно крышевали подобного рода предприятия, а натовские генералы делали целые состояния.

Голова у мужика золотая. Сам все время посмеивается и советы вроде дает, шутя, но проблему высвечивает словно рентгеном, видя всю подноготную даже в, казалось бы, благородных поступках, и от этого немного циник, но это болезнь всех умных людей. К тому же он циник, не радующийся своим едким наблюдениям, а казалось бы удивляющийся им и даже возмущающийся.

В этом месте в видениях эксперта наметились некоторые различия по сравнению с действительными событиями, случившимися вчера.

Сенинг взял манускрипт, внимательно рассмотрел на свет, осторожно помял, поднес к своему миниатюрному розовому носику.