— Ты еще не матрос, а юнга.

— Ну и что? Значит, вы мне не доверяете? Не доверяете? Да?

— Не в этом дело…

— Не доверяете? Да? — От обиды у Вити даже слезы на глазах показались.

Василий Николаевич нисколько не рассердился; долго он объяснял Вите, что, прежде чем получить оружие, нужно изучить его, стать настоящим воином.

— А ты сейчас нисколечко не похож на солдата. Форма на тебе есть, а сам ты как был простым мальчиком, так им и остался, — сказал Василий Николаевич. — Разве настоящий матрос так разговаривает с командиром?.. «Не доверяете», — передразнил он Витю. — Нет, ты еще не воин. Вчера ты вступил в пререкания со старшим, опоздал на обед, сегодня меня перебиваешь… Я уже не говорю про то, что ты меня все время зовешь Василием Николаевичем. А как по уставу полагается? Знаешь? А почему не выполняешь?.. Помни, Виктор, что в военном деле нет мелочей. Если ты действительно хочешь стать моряком, то серьезно подтянись по дисциплине. Не справишься — не видать тебе флота как своих ушей!

Этот разговор врезался Вите в память.

Прошло еще немного времени, и он хорошо понял, как был прав Василий Николаевич. И Витя стал следовать его советам. Вот и сейчас он с радостью бежал к Курбатову, который стоял на бугорке около мастерских и разговаривал с рабочими.

— Разрешите обратиться, товарищ капитан-лейтенант? — спрашивает Витя, приложив руку к бескозырке.

— Обращайтесь, — отвечает Курбатов и тоже козыряет.

— У Юсупова все готово!

Теперь скорее обратно! Не прозевать бы заливку подшипников!

На «сто двадцатом» расплавился подшипник, и, чтобы его залить, хотели ехать в город, чуть не за сто километров. А Юсупов сказал, что и сам справится. С помощью простой сковородки сделает заливку. Ну, как не посмотреть на такую работу?

Молодец этот Юсупов! Он, по словам Курбатова, свое задание выполнил на отлично.

Можно бы теперь Вите и передохнуть, но на соседнем катере ставят пулемет, и не простой, а крупнокалиберный! Нужно там помочь? И Витя помогает: тащит веревку, подает ломик или просто стоит рядом, готовый в любую минуту оказать услугу.

Все ждали ледохода со дня на день, и все-таки он начался неожиданно. Витя завтракал, когда мимо окон пробежал мальчишка в кепке со сломанным козырьком и, остановившись на мгновение, крикнул:

— Тронулся! Тронулся! Лед тронулся!

И опустела столовая. Даже Курбатов отодвинул в сторону недопитый стакан чая, взял фуражку и вышел на берег.

Огромные ледяные поля плыли по реке, переваливая по стрежню от одного берега к другому. Вот одна льдина зацепилась за выступ берега, уперлась в него, остановилась, как бы пытаясь сдержать напор, но не устояла, полезла с шипением и скрежетом на камни, вздыбилась, сломалась и упала в воду, исчезла под другой льдиной, занявшей ее место.

Льдины идут, тесно прижимаясь друг к другу, трутся краями, и на них вырастают валики измолотого в кашицу льда. А нетерпеливый рыбак уже шествует по берегу с саком на плече. Он ищет свободную ото льда воду. Нашел! Закидывает сак, тянет шест, изогнувшийся в дугу от напора воды, и, к великому удовольствию наблюдающих за ним матросов, достает из сетки маленькую серебристую рыбку. Летом он бросил бы ее обратно, назвав мелочью, а сейчас бережно кладет в кожаную сумку, перекинутую через правое плечо.

Недалеко от Вити, заломив на затылок бескозырку так, что из-под нее торчат белобрысые волосы, стоит матрос Бородачев. Он, прикрыв глаза от солнца ладонью, всматривается вдаль и кричит:

— Медведь! Глядите, на льдине медведь!

Витя видит елочки, окружающие теперь никому не нужную прорубь, обломки лодок, но медведя нет.

— Где? Где медведь? — спрашивает кто-то.

— Откуда ему здесь взяться? — сомневается другой и шарит глазами по плывущим льдинам.

— Выходит, взялся, раз Бородачев видит, — возражает третий.

— Где? Где медведь? — кричит и Витя.

— Да вон. На той большой льдине, — охотно объясняет Бородачев, показывая рукой не то на реку, не то на синеющий вдали лес.

Тихо. Все смотрят. Наконец кто-то не выдерживает и с обидой спрашивает:

— Да где ты его, окаянного, видишь?

— Вот слепой! И как тебя на флот взяли? — удивляется Бородачев. — Неужели не видишь, как он в Ледовитом океане за Новой Землей прохаживается?

Смеются матросы, командиры и тот матрос, которого Бородачев назвал слепым. Только Вите немного взгрустнулось: жаль, что нет на льдине медведя…

К матросу Бородачеву Витя с этого момента почувствовал какой-то интерес.

— Юнга! — слышит Витя голос Курбатова и оглядывается.

Обычно Василий Николаевич ходит в просторном матросском ватнике и кирзовых сапогах, в широкие голенища которых заправлены брюки, но сейчас он в шинели, пуговицы горят как золотые, а наглаженные брюки острыми складками упираются в начищенные носки ботинок.