На такую игру сходились на маленькой площади у старого колодца, на Пушечной. Не только Фролкина компания, но и разные другие мальчишки из слободки и даже от Пересыпи. В том числе и Колины одноклассники: неуклюжий Мешок, лопоухий и веселый Митя Дымченко, конопатый Артемка Горох… Но это случалось лишь изредка.

А в погребке собирались после Рождества всего два раза. Видать, у каждого хватало дел дома.

У Ибрагимки заболел дед. Ибрагимка плакался: «Помрет, мне тогда куда идти? Больше никого нету». У деда была крошечная бакалейная лавка, дохода от которой хватало лишь на прокорм себя да внука. Если не станет деда, Ибрагимка разве управится с торговлей? Вмиг все пойдет прахом… Доктор Орешников по просьбе Коли побывал у Ибрагимкиного деда, передал потом кое-какие лекарства. Деду стало лучше, но окончательно поднялся он лишь к весне…

Фролу тоже доставалось дома. Отец его был тихий, непьющий, работал плотником в доках, командовала в семье мать. Это была крупная громкая тетка. Торговала на рынке калачами и пирожками, которые пекла в громадной русской печи, сложенной в специальной пристройке. Мужем и Фролом помыкала по-всякому.

Случалось, что Фрол в сердцах обещал приятелям:

— Вот окончу школу, определюсь в мастерские и сразу заведу отдельное жилье. А то и раньше уйду, наймусь на шхуну юнгой, буду ходить в Азовское море, возить табак да арбузы…

Но все знали, что из дома он не уйдет, пока не вырастет его сестренка. Ей сейчас был третий год. Фрол сестренку любил, возился с ней как нянька, рассказывал сказки про Дубровского и совсем тогда не похож был на вожака мальчишечьей компании…

Федюню дед Евсей Данилыч приучал к хитростям корабельной постройки, а Савушка один, без брата, гулять не ходил.

А Поперешный Макарка помогал матери-прачке. Носил вместе с ней по квартирам чиновников выстиранное белье. Хоть и упрямился по причине своего характера (не мужское, мол, это дело со всякими тряпками возиться), да много ли поспоришь, если у маменьки всегда веревка под рукой! Как сложит в четыре раза да ка-ак…

В середине февраля случилась еще одна напасть. Объявился хозяин разбитого дома, где был погребок. Старый боцман Гарпуненко. Приехал из Керчи и заявил, что будет заново подводить под крышу дом, чтобы помереть в родном гнезде. Решение, конечно правильное, да только ребятам пришлось, прихвативши имущество, выметаться из обжитого помещения.

Саша, будучи близкой знакомой Настеньки и Маркелыча, поделилась с ними ребячьей бедой. Маркелыч тут же сказал, что, ежели возникла такая несуразная обстановка, пускай вся команда собирается у него в сарайчике (где он прятал вторую мортиру). Настенька, добрая душа, не спорила, только просила следить за печкой, чтобы не спалить все подворье. Саша сказала про это Коле, а он объявил остальным. Компания радостно вселилась в каменный «кубрик» и устроила новоселье. Но после встречаться там часто не удавалось…

Зато с Сашей Коля виделся постоянно. Почти каждый вечер. Может быть, Саша своей чуткой девичьей душой догадывалась, что Коле страшновато одному по вечерам (и скучно, конечно!). А возможно, и сама скучала, потому что с маменькой Лизаветой Марковной давно уже все переговорено. К тому же та часто уходила к соседям — то к Настеньке Ященко, то к вдовым сестрам Кабатчиковым, с которыми занималась карточным гаданьем. Вот Саша и спешила в гости к соседскому мальчику.

Они уже не стеснялись друг друга. Болтали о всяких делах, как давние друзья. И Коля за привычное Сашино «ой, страх» щелкал теперь ее по носу не шутя. Не изо всех сил, конечно, но и не как воздушную принцессу. Хотя… если случалось сдвинуться над книгой о «мироздании» головами и завитки Сашиных волос касались Колиной щеки, он чувствовал внутри сладкое замирание, которого стыдился сам перед собой. Но щеку не убирал…

Татьяна Фаддеевна все чаще приходила из лечебницы поздно. Коля так и не разобрался до конца, занимала ли Тё-Таня там какую-то должность и получала ли жалованье или просто помогала доктору Орешникову в его немалых медицинских хлопотах. По правде говоря, это Колю не особенно заботило. Тревожило другое: что тетушка в темноте возвращается одна. Конечно, едва ли ей были страшны сумрачные души развалин, однако и обычные злоумышленники могли встретиться на дороге. Из тех, что обитали в конурах и трактирах на развалинах Николаевской батареи и в глухих руинах посреди Городского холма.

Однажды Коля не выдержал, высказал такое опасение вслух. И даже храбро предложил: «Может быть, мне встречать вас?» (И обмер: вдруг скажет «встречай»?) Тё-Таня отозвалась суховато:

— Неужели ты думаешь, что я хожу домой одна? Борис Петрович не позволил бы этого, он провожает меня до калитки.

— Да? А почему он не заходит?

— Ну… спешит себе. Да и зачем же заходить?

— Как зачем? Отдохнул бы, чаю выпил…

— Дома его ждет сестра. И кроме того…

— Что?

Татьяна Фаддеевна посмотрела на племянника со странным выражением:

— Мне кажется, он стесняется тебя…

— С какой стати? — изумился Коля. Впрочем… не совсем искренне.

— Не знаю. Человек он крайне деликатный… и вообще…

Что значит «вообще», Коля не стал уточнять. Пожал плечами и… успокоился. А потом сделал запись в тетради.

Тетрадь Коля не прятал, она всегда лежала на столе. Это означало, что Тё-Тане читать не возбраняется. Пожалуйста! Никаких тайн… Да и все равно там ничего не понять. Татьяна Фаддеевна и в самом деле, кажется, не поняла предпоследнюю строчку.