После этого И. два раза приснился сон, что она и ее погибшая подруга гуляют с Джоки. В первом сне Джоки был взрослой собакой, и подруга все время молчала и была хмурой. Во втором сне Джоки был маленьким щенком, и они с подругой все время смеялись.

И. стала думать, что подруга осуждает ее за то, что случилось с собакой. Она винила себя за то, что отказалась взять Джоки в память о подруге. Ей казалось, что кроме нее, о погибшей подруге никто не вспоминает, даже собака, которую усыпили из-за того, что И. отказалась ее взять.

Таким образом, И. приняла на себя вину за смерть собаки и за забвение подруги.

И. стали посещать мысли о том, что после ее смерти о ней также некому будет вспомнить. «У сына своя жизнь, я выполнила свою роль в его жизни и уже ему не нужна. А муж, он уже меня не замечает. Я что-то вроде привычной детали интерьера для него. Иногда мы можем по нескольку дней не разговаривать. Не потому, что поссорились, мы вообще не ссоримся, а просто потому, что уже все друг другу давно сказали».

И. все чаще стала задумываться о том, как искупить свою вину перед подругой. Она решила, что ее сны дают ей ответ на этот вопрос. По ее мнению, в первом сне подруга осуждает ее за то, что произошло с Джоки. А во втором сне они гуляют вовсе не с Джоки, как она сначала думала, а с другим щенком той же породы. И. решила, что раз во втором сне подруга смеется, значит, она хочет, чтобы И. завела собаку и чтобы «эта собака жила за Джоки».

И. еще долго не могла решиться, но наконец приобрела щенка боксера. К своему собственному удивлению, она очень привязалась к собаке и сейчас жалеет, что не взяла ее раньше. Единственное, что ее беспокоит, это непослушание собаки, ее излишняя активность, «почти как у Джоки».

В ответ на вопрос, почему это так ее беспокоит, ведь она же сама сказала, что Джоки был неплохой пес и любил жизнь, И. ответила, что вдруг, если она тоже умрет, муж и сын откажутся оставить собаку из-за того, что та непослушная и невоспитанная.

В этой истории мы также видим страх смерти. Однако если в предыдущем случае страх смерти выражался в боязни процесса умирания, то в данном случае речь идет о страхе забвения (муж и сын забудут, и даже собака забудет) и тревоге о загробной жизни — там, в загробной жизни, подруга осуждает И. за отказ взять собаку. И. должна искупить свою вину перед подругой.

Помогает ли в данном случае собака решить глубинную проблему существования, способствует ли она разрешению «первичной тревоги» страха смерти? Отчасти да. Заведя собаку, И. снимает с души груз тревоги перед «объяснением» с подругой после смерти.

Однако страх перед забвением остается. И. пытается решить его, вновь и вновь дрессируя собаку на абсолютное послушание, что, безусловно, невротизирует пса и, в свою очередь, вызывает новую тревогу самой И.

Нам было очевидно, что И. следует сместить фокус внимания с собаки на отношения с мужем и сыном. Мы спросили, в какой степени сын и муж участвуют в воспитании собаки. И. ответила, что пока не участвуют, так как она хочет, чтобы, «когда придет время, они увидели, что собака ведет себя так, что ею можно гордиться».

— А сейчас собакой еще совсем-совсем нельзя гордиться? — спросили мы.

И. замялась, потом ответила, что она-то и так гордится своим псом, но так как пока он еще не слишком послушный, то муж и сын, наверное, не смогут гордиться им в той же мере, что и она.

— А вы спрашивали у них, как они относятся к собаке?

— Нет.

— А как вам кажется, как к ней относится ваш сын? А ваш муж?

— Ну, им приятно, когда пес встречает их, когда они приходят домой. Они постоянно кидают ему подачки, когда сидят за столом, поэтому я не могу отучить его клянчить. Мужу нравится, когда Джим поочередно дает ему лапы за кусок. Из-за этого Джим и на меня вечно кладет лапы и может порвать колготки. Вообще, мы с мужем даже стали больше разговаривать, когда Джим появился. Мы из-за него спорим. Например, я отучаю Джима попусту лаять, это может раздражать соседей, а мужу смешно, когда Джим лает, он говорит, что Джим — наш защитник. А сын разрешает ему валяться на постели. Я запрещаю, а сын разрешает. В результате стоит мне где-нибудь появиться, как я обнаруживаю, что Джим спрыгивает с очередного дивана.

— Как вы считаете, ваши домашние любят Джима?

— Ну, я не знаю. Он их забавляет. Но если меня вдруг не станет, я не уверена, что они будут заниматься им столько же, сколько и я.

— А кормить будут? Гулять будут? Ну, давайте представим, что вы уехали в длительную командировку на несколько лет.

— Наверное, будут.

— Чего Джиму будет не хватать (кроме вас, конечно)?

— Ясно, что не дрессировки (смеется). Не знаю, чего будет не хватать, кроме меня.

— Значит, если вас не будет, Джиму необязательно становиться абсолютно послушным, чтобы от него не избавились ваши домашние?

— Наверное, необязательно.

На этом этапе мы вернулись к первоначальной гипотезе о том, что И. не хватает ощущения своей власти или значимости в семье. Отсутствие полноценной коммуникации с мужем и сыном, ощущение своей ненужности им: «у сына своя жизнь, я выполнила свою роль в его жизни и уже ему не нужна. А муж, он уже меня не замечает», усиливает страх перед забвением после смерти, заставляет задуматься о смысле жизни — что я оставлю после себя?

И. решает, что после нее останется идеально выдрессированная (в отличие от мужа и сына) собака, которая своим существованием будет напоминать домашним о жене и матери, т. е. собака — это некая система доказательств значимости И. в семье. Подсознательно И. воплощает в жизнь мысль не о том, что муж и сын не бросят собаку, а о том, что они не забудут И.