— Так жалко же, — затянул Матиевский.

— Обойдемся без жалельщиков, — хмыкнул Шульгин. — Ты что, меня жалеешь? Осенева жалеешь? Хватит обсуждать командование. В армии это не полагается. Вот приеду к тебе в гости домой, тогда можешь крестить эту бестолковщину матюками… А в строю, дорогой мой, извольте молчать…

— Есть, товарищ лейтенант, — козырнул Матиевский и ухмыльнулся. — Насчет гостей намек понял. Буду ждать вас дома с нетерпением.

Шульгин обернулся на оставшихся людей.

— Приготовиться к движению. Собрать вещмешки. Оправиться. Как только вернется группа Богунова всем строиться в походном порядке.

Солдаты зашевелились. Загремели банками в вещмешках. Заплескалась вода во флягах. Защелкали патроны в снаряжаемых магазинах. Показались из дульных срезов скрученные жгуты промасленных бинтов.

Мимо Шульгина прошел угрюмый Касымов, поглядывая вокруг враждебным колючим взглядом. Касымов прошел близко, обиженно дыша и едко сплевывая под ноги желтой от табака слюной. На одном плече висел туго набитый вещевой мешок, самый объемный во всей их рейдовой роте. Касымов направился к отхожему месту, откуда недавно вынырнул Шкловский. Скрылся от всех за черными зубцами камней.

Матиевский с Шульгиным присели на камни. Привычно откинулись на вещевые мешки. Затянулись сигаретным дымком, Матиевский — едким жгущим глаза солдатским «Памиром», который здесь в шутку называли «Покурил и помер», Шульгин — ароматными ростовскими сигаретами «Наша марка», купленными на офицерское жалование в полковой лавке.

— Все, последний перекур, — заметил Шульгин, — как только вернется сопровождение из шестой роты, поднимаем людей. Продолжим войну, как по расписанию.

Шульгин прикрыл глаза.

— И чтобы в строю без разговоров… Отдыхайте лучше…

И Шульгин продемонстрировал удивительную способность мгновенно погружаться в безмятежный сон.

Сошли со лба морщины.

В недосказанной фразе замерли уголки губ.

Провалились тени под закрытыми веками.

Но только ненадолго застыли ресницы, и щека упокоилась на складках бушлата. Глаза Шульгина внезапно раскрылись. Он приподнялся, потер занемевшую шею.

— А вот и сопровождение. Легки ребята на помине…

Над колючим хворостом прошлогодней травы показалась помятая ушанка сержанта Богунова:

— Действуй строго по уставу, завоюешь честь и славу, — чеканил Богунов ядовитым голосом. — Представляете, товарищ лейтенант. Дожил. Мне только что вежливо предложили стать стукачом.

Богунов сжал квадратные кулаки.

— Сказали, что долг младшего командира докладывать о ненормальных явлениях в роте… Строго конфи-иде-енциально, тьфу-у-у… Не вышепчешь…

Богунов покачал головой:

— Ценная информация в обмен на досрочное увольнение… Нет, вы представляете?!

Матиевский покачал пальцем:

— Ну-у, и-и?..

— Чего, ну и?..

— Соглашение состоялось? Будем прощаться с уезжающим дембелем? Присядем на дорожку? А-а-а?

— Ах, ты, гад, — вскипел Богунов, — чтобы я продался…

— Тише, — поморщился Шульгин. — Не время трепаться. Поднимайте людей. Выступаем. Пять минут на сборы.

— Всем оправиться, подготовиться к выходу, — крикнул Богунов группе, и дымок перехваченной у Матиевского сигареты толчками взвился из его открытого рта. — И все за собой собрать, орлы. После себя ничего не оставлять, особенно боеприпасы. А то попадаются всякие раззявы, теряющие магазины с патронами и даже гранаты.

Мимо них к камням полевого сортира пробежал Осенев, сосредоточенно сжимая в руках громоздкий пулемет.

— Правильно, Осенев, — подмигнул ему Богунов, — в Афганистане даже в сортире нужно держать палец на пусковом крючке. А то некоторые салабоны расслабляются, теряют бдительность.

Неулыбчивый Осенев посмотрел на сержанта с укором.

Богунов поежился.

— Железный парень…

Осенев зашел за камни. Через некоторое время до Шульгина донесся неясный шум из-за камней, приглушенное ворчание и гневные сдавленные крики. Еще через минуту из-за камней выкатилась глыбообразная туша Касымова с вцепившемся в него маленьким Осеневым.

— Нет, ты пойдешь! Пойдешь сам и поднимешь… — упрямо твердил посиневший от напряжения Осенев.

Он сжимал Касымова за узкий ворот бушлата, и гигантский Касымов тщетно пытался оторвать сдавившие шею осеневские пальцы.

— Пошел ты-ы, — сдавленно хрипел Касымов, двигая воловьими плечами и шагая на Осенева, словно надеясь раздавить его тяжелой своей поступью, — са-ам лезь… Касымов тебе не ма-алчик. Лучше отстань, по-хор-рошему говорю…

Однако Осенев висел на нем камнем, и глухо лязгали пулеметы, слетевшие с плеч и встрявшие между разгоряченными телами.