Солдаты повалились на спину от смеха.

Указывали на Богунова пальцами:

— Ты, Колян, не в то место лейтенанту языком полез. Промахнулся малость.

— Это тебе, Коленька, не нас языком причесывать.

— Вяжи теперь орган речи узлом, сержант…

А сухари, действительно, были на исходе. Еще перед спуском солдаты поделилось пайком с афганцами-союзниками, и сейчас безуспешно рылись в вещевых мешках, пытаясь найти среди патронов, среди гранат и «дымовушек» куски сухарей и консервные банки.

— Со жратвой, хлопцы, совсем туго, — вздохнул Богунов, — предлагаю собрать, что осталось, и разделить по-братски, по-честному.

— Если делить, то лучше поровну.

Орлов приостановил смех:

— Правильно сержант говорит. Все продукты необходимо собрать. Собрать и передать сержантскому составу. Выдавать паек понемногу и поровну. В ближайшие два-три дня сухпая на предвидится. Погоды нет, и площадки для «вертушек» тоже нет. Так что, питание строго экономить.

— Ничего, товарищ лейтенант, отрежем язык у Богунова.

— Пусть поделится излишеством с неимущими…

— Это же роскошь! Языком сапоги чистить. А поделим, каждому достанется. По полкило на брата…

— Хороший у сержанта язычок. Ну просто чистая вырезка. Совсем без костей.

Рота закрепилась на высоте. Заблокировала ущелье. Вскоре через него могли переходить другие роты. Многие солдаты орловской роты понимали, что, в сущности, им необыкновенно повезло. Не будь этого стремительного спуска и броска наверх под надежным прикрытием, роту до последнего бойца встречали бы в засадах, преследовали на каждом перевале. И оказались бы они, в конце концов, беспомощными в каком-нибудь узком ущелье, накрытые огненным ливнем.

Сколько раз приходилось Орлову попадать в подобные страшные ситуации, когда из нескольких десятков солдат оставались в живых единицы.

Еще недавно под Бахараком был расстрелян весь файзабадский полк под командованием полковника Рохлина. Потерявшие командные высоты файзабадские батальоны полегли в узком ущелье. Несколько месяцев после той операции пополнялся полк людьми и техникой. А Рохлина перевели в другой полк с понижением в должности.

Очень важно было в афганских горах владеть командными высотами.

И солдаты сквозь смех, шутки тоже понимали, что пережили большую опасность.

— «Метель», я «Подкова», прием, — велись в эфире переговоры между соседними ротами. — Поздравляем, братишки! И как только все у вас получается, орлы? Летать, что ли, научились? Летучая рота файзабадского полка. Как вы там? Окопались, сошки окопные? Теперь с вашей помощью и мы на соседний хребет уходим. Опять остаетесь без сухого пайка. Мои ребята уже его полностью разгребли. Вы уж извините…

— Извинения не принимаются, «Подкова». Подождите, мои изголодавшиеся орлята вырвут вам кишки… Оторвут ноги с копытами. Это надо же устроились… На двойном пайке войну ведут.

— Для первой «Метели» неважные новости, орлята. В полку завели на него уголовное дело. Особист, говорят, уже второй том пишет. И на личном фронте сообщают неладное. Елене Сергеевне сделал предложение какой-то красавец-капитан, замполит строительного отряда. Ходил к ней вечером с шампанским. Вышел, говорят, поздно. Утверждал, что ему ни в чем не бывает отказа. Тыловики, которые скидывали нам сухпай, издеваются. Воюйте подольше, говорят, ребятки. А мы всех ваших девочек перевербуем. Будет в полку сексуальная революция…

— Прекратить лишние разговоры по связи, — ворвался в эфир раздраженный голос полкового командира. — «Подкове» объявляю строгий выговор за болтовню. «Метель» тоже получит за самовольство. В полку будем разбирать ваши свободные маневры. В печенках у меня уже сидят дикорастущие лейтенанты. Переговоры вести только по строгой необходимости. Эфир беречь от мусора. Отбой связи…

Смеркалось. Шульгин устроился в окопе с прапорщиком Владимиром Булочкой. Старшина выбрасывал на бруствер жидкую глину, которая тут же стекала назад в окоп, ругался, счищал с черенка лопаты прилипшие комья, вновь вычерпывал из окопа глинистую кашу.

— Чтобы я опять спал в воде? — ворчал он в полголоса. — Чтобы я опять пускал сопли в грязной луже? Хватит с меня! Я вам не мальчик…

Из-под шапки выбивалась седая прядь. Лоб прорезали морщины. Такие же морщины разбегались у глаз. Руки тоже были в морщинах. Совсем немолодой человек.

— Что я, мальчик, а-а, Богунов?

Богунов ковырялся тут же на дне окопа.

— Что вы, това-арищ старшина! Конечно, не мальчик. Вы — дедушка. Не знаю, как в других подразделениях, а у нас ротный — папа, замполит — мама, а вы — дедушка. В других ротах старшины, скажем так, чужие дяди. Для них солдаты в лучшем случае — дальние родственники. Вы один в нашем полку — настоящий дедушка.