Шрифт:
— А ну-ка, паровозиком, детки, взялись за руки, — Матиевский заблестел глазами. — За ручки, за ручки…
Он подталкивал солдат друг к другу, как послушных кукол, вкладывал в застывшие руки неподвижные, окостеневшие ладони.
— Д-держись покрепче, сейчас н-начнется веселый х-хоровод. Вспомним счастливое детство. К-как на Машины именины испекли мы к-каравай…
Матиевский встал в голове, потянул всю эту скорченную вереницу за собой. Солдаты дернулись. Кто-то тут же рухнул на колени. Шульгин и Булочка помогли упавшим подняться, подтолкнули ребят в спину.
— Поехали, поехали, кривые, хромые, приплюснутые. Шевели ногами.
Потихоньку хоровод сдвинулся с места, закачался неуверенно из стороны в стороны, поплыл ручейком.
— Быстрее, ребятки, быстрее… Разгоняй кровь… — старшина тянул солдат за руки.
Лицо его раскраснелось, покрылось испариной.
— Сейчас будет т-тепло, — гаркнул Богунов, — п-поезд едет из М-мурманска в Сочи.
По пути к хороводу цепляли новых солдат. Устроили длинную живую волокушу.
Матиевский скоморошничал.
Повел всех змейкой, кружил, разгоняясь на крутые холмы, с силой тянул вниз, набирая скорость…
— Танец для одеревеневших и немного охреневших. Шевелите ногами, тараканы беременные…
Солдаты едва волочили ноги, заплетались, тащились за Матиевским бочком, болезненно охали, вскрикивали. Но все же разогрела их эта карусель, вернула на щеки бледную грязно-розовую тень. Теперь уже Матиевский оставил их, вытирая пот со лба, уселся на землю, тяжело переводя дыхание.
— Во-от это другое дело! Расшевелились д-дистрофики. Д-давай теперь без локомотива.
У солдат постепенно развязывались языки.
Кто-то нервно рассмеялся:
— Э-эх, нету моей мамы с грелочкой.
— Тебе другая грелочка нужна… С этикеточкой…
— Да уж… Сейчас бы хоть простого чайку с дымком…
— А хорошая у нас лошадка-то на извозе…
— Копыта пулями сорваны…
— Только личиком не удалась…
Матиевский махнул кулаком:
— Но-но! Без пошлостей. А то пальцем ткну — полчаса подниматься будете.
— Хлопцы, а кто это ночью у нас ванны принимал?
— Хвойные.
— С мочалками.
— И с матюками.
— Товарищ Матиевский! Сергей Михайлович! Кто там кому спинку тер?
— С легким паром, Сергей Михайлович!
Матиевский сплюнул:
— Вот и делай из вас человеков. Тут же начинаете себя ногами в грудь стучать. Чтоб я до вас, калек, хоть раз дотронулся.
Прояснилось. Растаяли липкие влажные сумерки. Острые хребты с клинышками одиноких скал очистились от туманной хмари. На горизонте угрюмой громадой выросла каменная пирамида, легендарный «Зуб»… Высота, обозначенная на карте точкой две семьсот.
38
— Елена Сергеевна, — длинная тень легла поперек тесного коридора деревянного модуля. — Что же вы меня так избегаете, Леночка? Я же не заразный…
Елена остановилась и подняла колючий недобрый взгляд на зеленые звезды капитанских погон.
— Леночка, ну не смотрите так, — Кошевский протяжно вздохнул и немножко картинно повел рукой. — Что плохого в том, что я не могу… не могу тебя забыть?..
Елена сделала короткий шаг, но капитан тоже шагнул в сторону, и обойти его оказалось невозможным.
— Неужели ты не дашь мне хотя бы высказаться, — жалобно прозвучал его голос.
— Высказывайся, — коротко приказала Елена, незаметно стиснув маленькие кулачки.
— Елена, это же глупо… это неразумно, — поправился капитан. — Ну, открой же, наконец, глаза. Посмотри на меня внимательно. Вот видишь, я уже капитан, — Кошевский скосил глаза на новенькие звездочки. — А ведь мне всего двадцать три года. Я меняю звания каждый год. Разве это тебе ни о чем не говорит?
— О чем это должно говорить? — сухо усмехнулась Елена.
— Вот, вот… — оживился Кошевский. — Ты же просто ничего не замечаешь, ты не анализируешь. А ведь я расту прямо на глазах. Это, смею заметить, стремительный рост. Я — очень перспективный офицер, Елена. Я уже на самом верху, — он показал глазами в фанерный потолок. — Ты знаешь, я не прозябаю в какой-то дыре. Я в Афганистане делаю большие дела, Леночка…
— Большие дела — это ошиваться в тылу, — подала голос Елена.
— Вот тут ты опять ошибаешься, — с обидой вскричал Кошевский, — от тыла тоже зависит многое. Ты подумай сама, Леночка. Что можно сделать там, — он махнул рукой в сторону гор, — в грязной тесноте окопов? Что-о? Ничего! Там только лишения и смерть. А теперь посмотри на меня…