– Простите, – осторожно начал взмокший Фридман, – но ремни из спин запрещены женевской конвенцией. Да ваша Победоносная армия и не нарезала никаких ремней; самое большее, что позволяет себе ваша Победоносная армия, это выпороть провинившихся плетьми. Я же пишу исключительно про то, что было, и...

– Это визирь научил тебя блеять про вашу женевскую конвенцию? – грозно взревел Великий. – Интересно получается – слушаю летописца, а слышу мерзкий шепоток моего поганца-визиря! Запомните, что все конвенции устанавливаю сейчас я, Повелитель вселенной! Я не собираюсь отчитываться перед странами-неудачницами, которые еще существуют лишь благодаря моей неисчерпаемой доброте и катастрофическому недостатку времени!

Перепуганный Фридман посмотрел на сбежавшихся телохранителей, задрожал подобно осиновому листу и стукнулся головой о войлок.

– Простите, Великий! – возопил он, мерно ударяя лбом о подстилку Повелителя вселенной. – Я исправлюсь! Вы только подскажите, как надо! О, Повелитель, вы только скажите, как надо, и я...

Бастурхан успокоился так же внезапно, как и вскипел.

– Ты не справишься в одиночку, дотошный человек, – сказал он. – У тебя есть на примете толковый помощник?

– Да, – не раздумывая ответил летописец. – Это мой сын, Фридман-младший.

– Где он сейчас?

– Он солдат твоей Победоносной армии, Великий, он служит здесь, неподалеку, в обозе при кухне.

– Хорошо, сейчас прикажу доставить его сюда, пусть он заменит тебя на время. Надеюсь, ты обучил его достаточно хорошо, чтобы он смог справиться за тебя с бытописанием. Ты же иди и думай над тем, что я сказал. Вечером завтрашнего дня жду тебя с настоящей, подлинной версией летописи моего великого похода. Свободен, схожий органами зрения с кротом человек...

Вечером следующего дня перед Повелителем упал ниц человек для особых поручений.

– О, Великий!

Услышав, что к нему на прием просится летописец Фридман, совершенно позабывший о своем недавнем распоряжении Бастурхан выпучил на порученца глаза. Затем с недоумением оглянулся и вместо привычного Фридмана с проседью увидел на небольшом войлочном коврике омоложенную копию своего летописца. Черный, кучерявый, в круглых очках и тонкой шеей, на которой выделялся острый кадык, молодой человек примерно восемнадцати лет от роду почтительно поклонился.

– Что с людьми делает наука, – вздохнул Повелитель. – Такой молодой, а уже потерял на книжках зрение... Хорошо, зовите старшего.

Через минуту Фридман-старший, сидя на гостевом войлоке перед Повелителем вселенной, явно нервничая, дергаными движениями перелистывал тетрадь с обложкой зеленого цвета.

– Приступай, – когда подготовительный период слишком затянулся, велел Бастурхан.

Фридман-старший прокашлялся в последний раз.

– Летопись... – дрожащим голосом начал он. – Летопись Великого похода Победоносной монгольской армии под предводительством Великого полководца и Владыки всех... – Нетерпеливый знак, поданный Бастурханом, заставил его перейти к делу. – Летопись, – повторил Фридман и снял запотевшие очки.

Бастурхан прикрыл веки.

– ...и понял тогда мудрейший из мудрейших, Бастурхан, что в Тверь входить нельзя. Если биться в городе, военное счастье покинет его, подобно выпорхнувшей из рук голубице. Улицы Твери слишком узки, чтобы можно было развернуться на них широким мотоциклетным строем. И тогда заслал он лазутчиков, которые под видом бродячих китайских торговцев ходили по городу и, потрясая туго набитыми клетчатыми сумками из клеенки, сладкоголосо рассказывали его жителям о предстоящей дешевой распродаже, обещая ароматное турецкое мыло и выделанные искусными мастерами кожи. В субботу, в день распродажи, вышли жители гордого, отказавшегося подчиниться города, в чистое поле, на ярмарку, захватив с собой все свои накопления, где и были окружены могучими воинами хитроумного Бастурхана. Много зеленых бумажек отобрали у горожан храбрые монгольские воины, много белоликих девушек и женщин обесчестили они, затащив тех в ложные ярмарочные палатки, а еще большее количество угнали на арканах в Монголию. Мужчин же безжалостно побивали бейсбольными битами, ломая им хребты, и бросали в кювет, где тела их объедали бродячие собаки и шакалы. Стремительно ворвавшись в опустевший город, воины захватили лишившуюся защиты городскую мэрию и, куражась, отпустили толстых от беспрерывных подношений чиновников на все четыре стороны, предварительно оскопив их и объединив длинной волосяной веревкой в прочную связку. Горько стеная, удалились те, опозоренные, проклиная день тот и час, когда в их головы пришла безумная мысль не подчиниться великому Бастурхану. С работников же управления городской милиции, беззаботно игравших в кости и не ведавших о набеге, содрали живьем кожу, посыпали тела их солью и выставили на всеобщее обозрение, для устрашения сомневающихся во всемогуществе Величайшего Потрясателя вселенной. Монголы же, захватив обширные стада тучных коров и тонкорунных баранов, отягощенные несметной добычей, двинулись дальше. А холмы костей доверчивых горожан, громоздившиеся до самого неба, обдуваемые вольными ветрами и омываемые частыми в тех краях дождями, еще долго пугали случайных иностранных туристов.

Узнав о жестокой расправе в Твери, жители соседней Вологды, захватив такое количество скарба, которое могло уместиться в их самодвижущихся бензиновых повозках или рюкзаках, бежали на север столь стремительно, что тени их обгоняли собственный страх...

Летописец Фридман, лето 20… года.

Наступила тишина. Бастурхан не открывал глаз и Фридман опять заволновался. Он опять снял опять запотевшие очки и опять принялся протирать их опять задрожавшими руками. Когда раздался громкий возглас Потрясателя вселенной, он вздрогнул и выронил очки.

– Кумыса! – выкрикнул Бастурхан. Его голос прозвучал звонко, подобно медным трубам, из которых специальные трубачи призывали непобедимых монгольских воинов броситься в сокрушительную для неверных атаку. – Кумыса мне и лучшему монгольскому летописцу всех времен! – Фридман-старший вздохнул с облегчением и полез в карман за валидолом, а Фридман-младший быстро зафиксировал в тетради последнее распоряжение великого Потрясателя вселенной... – Это действительно было? – спросил залпом осушивший огромную пиалу Повелитель. – Ну, то что ты написал про Тверь... – Фридман-старший замялся и почувствовал, что ему срочно требуется еще одна таблетка валидола. Не успел он придумать ответ, как Повелитель жестом приказал ему подать тетрадь в зеленой обложке. – Бегло ее пролистав, он вернул тетрадь летописцу. – Можешь не отвечать, ученый человек. Я сам знаю ответ. Если событие запечатлено здесь, – он кивнул на тетрадь, – значит, оно имело место в жизни; такому подходу к истории научили меня мои латышские друзья. Посему, это подлинная история, и творю ее я, Лучший друг побежденных моим военным гением народов! И я, великий Потрясатель вселенной и Вождь всех вождей, повелеваю... – Он осушил еще одну огромную пиалу, крякнул и повелительно произнес: – Отныне ты пишешь свою правдивую летопись обо всех городах, которые я думаю занять. Чтобы ты не отлынивал, хотя я в твоем старании нисколько не сомневаюсь, ты будешь сидеть здесь, под моим присмотром. В любой момент я могу попросить тебя зачитать что-то из того, что, согласно твоим правдивым записям, произойдет в дальнейшем. Это может оказаться полезным для дела, это может натолкнуть меня на нужные мысли... – И знаком приказав принести еще один кувшин, благодушно закончил: – На сегодня все. Перенесите меня в комнату отдыха и включите концерт какого-нибудь юмориста. Клянусь Небом, мне нравится юмор моих будущих вассалов...