– Все эта треклятая секретность, – подтвердил Иван Иваныч. – Не положено. Все знают только своих, по отделам.

– Ну, сейчас-то, наверное, можно? – Петр Петрович подмигнул. – Раз света нет.

– Сейчас можно. – Иван Иваныч коротко хохотнул. – Но, однако же, раз такое дело... – Он на секунду заколебался, не решаясь сделать какое-то предложение. – Знаете, коллега... У меня там, в лаборатории, имеется спирт. Не желаете ли вы...

– Еще как желаю! – охотно подтвердил Петр Петрович. – Пока они тут все носятся как угорелые, мы с вами могли бы неплохо посидеть. Только вот сумеете ли вы в данной ситуации найти свою лабораторию?

– Попробую, – мужественно решил Иван Иваныч. – Первым делом надо сориентироваться, на каком мы этаже.

– Кажется, на третьем, – сказал Петр Петрович. – До пятого я бы не добежал.

– Мне, вообще-то, в подвал надо было, – вдруг опомнился Иван Иваныч. – Согласно инструкции. А я наверх зачем-то рванулся.

– И мне в подвал положено было, – смущенно подтвердил Петр Петрович. – Что ж это мы так?

Двое посмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Идемте же, коллега, – утирая слезы, наконец сказал Иван Иваныч. – Без спирта здесь точно не разобраться.

– Идемте, – охотно согласился новый знакомец.

Двое принялись спускаться вниз. И выходило это у них куда сноровистей подъема наверх, несмотря на то, что приходилось увертываться от бегущих навстречу. Что, впрочем, было в полном соответствии с физическим законом земного притяжения и, наверное, еще каким-то химическим – когда притягивает к себе не земля, но определенные виды летучих веществ, и это усугубляется ответной тягой некоторых запасливых людей, эти полезные в аварийных ситуациях вещества имеющими...

В холодильной камере № 5, находящейся на минус втором этаже секретного Института Анабиоза, погас свет. Погас лишь на мгновение, после чего огромный, отделанный кафелем зал с двумя ровными рядами специальных саркофагов, расположенных вдоль стен, осветился вновь. Осветился он мерцающей красной лампочкой, хотя секундой раньше горела обыкновенная, дежурная – пусть и тускловатая, но дающая возможность более качественной записи происходящего в зале на цифровой носитель с помощью вмонтированной под потолком видеокамеры. То, что в камере анабиоза ничего не происходило и происходить не могло, ситуации не меняло. Такова была инструкция. Хотя, именно в то мгновение, на которое зал обесточился, кое-что все-таки произошло. В электронном нутре саркофага № 17 тихо щелкнуло какое-то реле, вследствие чего сработал какой-то механизм, и только что прозрачная, но на глазах запотевающая крышка чьего-то пристанища стала плавно и беззвучно подниматься, одновременно откидываясь в сторону подобно крышке домика проснувшегося морского моллюска. Из саркофага вырвалось облако холодного пара, который мгновенно растворился в окружающей атмосфере обычной комнатной температуры.

Спустя несколько секунд из саркофага послышались негромкие звуки, схожие с ворчанием потревоженного в берлоге медведя, а еще через какое-то время из него показалась чья-то всклокоченная голова. Если бы кто-то сейчас наблюдал с помощью видеокамеры за происходящим в зале № 5, он счел бы, что голова высунувшегося из своего холодного обиталища человека напоминает голову господина Подъельцина Бориса Николаевича, бывшего президента Российской Федерации. Наблюдать, однако, было некому, потому что видеосъемка велась в автоматическом режиме, без присутствия операторов.

Человек натужно закряхтел, как кряхтят люди, производя какое-то значительное физическое усилие, и вскоре над саркофагом возвысился его массивный торс. Свесив с края своего ложа ноги, человек сидел какое-то время, болтая ими в воздухе. При этом он зябко ежился – очевидно, от холода, что подтверждало наличие некоторого количества инея на его седоватых, но густых, изрядно растрепанных волосах. Одет человек был в вытянутую обвисшую майку и застиранные «семейные» трусы.

– Такие, понимаешь, дела... – пробормотал он негромко, характерным скрипучим голосом.

Покрутив головой по сторонам, человек с тем же кряхтеньем неловко соскочил на пол. Потянулся, хрустнув костями, и какое-то время, нахмурив брови, озадаченно озирался, разглядывая свое бывшее лежбище и окружающее его пространство.

– Жрать, понимаешь, хочется, – наконец посетовал он в пустоту и с наслаждением почесал свой выдающийся во всех смыслах живот. Затем его рука переместилась в трусы и азартно что-то там поскребла. Видимо, это вызвало приятные ощущения, потому что физиономия человека приобрела благодушное выражение. – Эй, еб вашу мать, кто-нибудь!

На зов никто не отозвался, что заставило его нахмуриться вновь. Поразмыслив, что сопроводилось почесыванием теперь головы, он решительно двинулся к выходу.

– Еще ответите, суки, за все ответите... Всех вас, дармоедов, к такой-то матери поснимаю, – пробормотал он, изучая не имеющую внутренних запорных рычагов железную дверь. – Обложили, гады... – Он налег на дверь плечом и та неожиданно поддалась. Медленно и плавно, как недавно крышка саркофага, многотонная махина сдвинулась с места...