Обрисовав таким образом положение своих дел и основательно защитившись, как он считал, от любого подозрения, Флориндо Кей перешел к атаке:

— Если Компания… «Тропикаль-тропосферическая», как вы ее называли в свое время, не сможет справиться со всеобщей забастовкой и пойдет навстречу требованиям рабочих, то это будет началом ее конца. За нынешними конфликтами последуют другие, все больше и шире. Прольется кровь, как в Бананере, и…

— Сомнения нет, обстановка мрачная, — согласился Лусеро.

— Это следовало бы втолковать сенатору Клаппу, который, по слухам, должен провести два или три дня у вас в гостях. Он действительно собирается приехать или это только слухи?

— Мы ждали его. Бывают ложные слухи, которые опережают события и приводят к забавным последствиям. К приезду сенатора в доме начали отчаянную подготовку. Иллюминация на лестницах, в залах, в саду… И вот однажды кто-то поднимается по лестнице… Сенатор!.. Сенатор!.. Ха, ха!.. Как вы думаете, кто это был? Мулат, слуга президента Компании Мейкера Томпсона. Просто беда!

— А зачем он явился?

— Приехал на побережье навестить свою мать, она очень старая, живет одна. Так, во всяком случае, он говорит. Однако я надеюсь подобрать ключ…

Флориндо закашлялся, чтобы скрыть замешательство, которое вызвали у него слова Лусеро. Разве не Флориндо встретился с мулатом той ночью чуть ли не у самой лестницы «Семирамиды»? Разве не он убеждал мулата взять на себя роль блудного сына?

— Мне хотелось бы знать, зачем он сюда явился, с какими целями, чем занимается, о чем подумывает. Было бы мерзко, если бы он оказался заодно с забастовщиками, мерзко, мерзко…

— Нет, дон Флориндо, нет. Он явился сюда потому, что неразлучен с внуком Мейкера Томпсона, Боби, который приехал к нам погостить на каникулы.

— Вы правы, это ключ к загадке… — с облегчением вздохнул Кей. — У старых слуг, как у собак, в крови привязанность к хозяевам — и она передается от дедов и прадедов к сыновьям и внукам.

— А вот и Зевун! — пробормотал Лусеро, заметив коменданта, который направлялся к ним в сопровождении Хуана, брата Лино.

От бесконечных слез и сморкания нос вдовы стал совсем красным и походил на маленькое пунцовое пятнышко, а она все терла его и терла платком, опять сморкалась и всхлипывала.

— Вы не представляете себе, как я вам благодарна. Вы пришли проститься с ним в его последнюю ночь… — И она снова разразилась плачем — …Я так благодарна вам, сеньор комендант, и вам, дон Хуан, вы все такие добрые! Еще вчера бедняжка в совершенном отчаянии решил, что на побережье не видать ему счастья, решил прикрепить к дверям парикмахерской — не знаю, убрали ли ее? — картонку, на которой собственноручно написал: «Продается в связи с отъездом…» Он был так воодушевлен возможностью уехать и все говорил: «Как приеду в столицу, так сразу же обращусь в Братство парикмахеров, буду просить коллег заявить о солидарности с рабочими «Тропикаль платанеры», если объявят всеобщую забастовку…»

— Так он говорил?.. — Комендант прикусил верхнюю губу так, будто хотел прикусить заодно и щетину усов. — Значит, так говорил…

— Это все от лихорадки, сеньор комендант, у него рассудок помутился… — вмешался один из завсегдатаев «Равноденствия». — В последние дни он был совсем невменяем, а тут еще ему эту листовку подсунули под дверь… насчет «всеобщей забастовки»… так он и вовсе рехнулся… Бедный дон Йемо!..

— В каталажку попал бы, — если бы не умер! — заявил комендант. — Что, в самом деле, было бы, если бы каждый начал учинять беспорядки, будоражить Братство парикмахеров?!

— Да ведь он был членом… мой хозяин-то, был членом Братства! — поясняла Минча сквозь слезы, и в голосе ее послышалась обида. — Там, в его бумагах, даже диплом есть, и мы аккуратно платили взносы и откликались на все призывы!.. — Она повздыхала и снова заплакала. — А теперь, когда он умер, Братство должно ответить на призыв о помощи.

— Во всем этом, во всем, что не касается призывов к забастовкам и тому подобной чепухи, я вреда не вижу.

— Вот этого я не знаю…

— А известно вам о его подарке мексиканскому падре?.. Изображение Гуадалупской девы?..

— То была его последняя воля…

— А почему он это сделал?

— Здесь, в комнате, ее не было видно, а падре так хотел достать образ для церкви. Я так думаю…

— Богоматерь Америки… она была на штандарте Идальго… Покровительница индейцев!..

Комендант, на ходу бросая слова, направился к двери в сопровождении дона Хуана Лусеро. Как только они вышли на улицу, за ними выскочили два добровольных прислужника со стульями, которые они поставили на тротуаре. Ночь, вначале такая ясная, глубокая, звездная, сейчас, опустившись на землю, превратилась в раскаленный утюг.