— К несчастью, да. Во всяком случае, это не означает, что мы не пытаемся следовать примеру тех, кто еще до нас открыто выступал против системы, введенной компанией…

— Не так уж часто, должно быть…

— Несколько случаев известны. Джинджер Кинг, этот однорукий старикан, умер, протестуя против тех методов, которыми пользовались при разбивке план- таций на Карибском побережье: подкупы, грабежи, поджоги, убийства…

— Жаль, что одна ласточка не делает лета…

— А потом — Лестер Мид. Это было ужасно. Он такие вещи говорил в лицо акционерам, что они, должно быть, подумали, будто он рехнулся. С цифрами в руках он доказал, что Компания, пользуясь добропорядочными методами, смогла бы получить те же прибыли, не создавая, как это она сейчас делает, источник постоянной ненависти ко всему, что имеет хоть малейшее отношение к Соединенным Штатам.

— Но вы, братья Лусеро, тоже не в ладах с рабочими: прошлой ночью вам пригрозили взрывчаткой, и ваш брат Лино просил меня выслать охрану в «Семирамиду»… Ну так на чем мы остановились?.. Бесспорно одно, дон Хуанчо: нет ни одного человека из числа богатых, который был бы благодарен. Мы, офицеры и солдаты, жертвуем собой, защищая ваши интересы, вашу собственность, ваши владения. Все ваше имущество. Мы рискуем собственной шкурой, чтобы вы спали спокойно. Вот ушел капитан Каркамо, которого вы только что видели… Вы не думаете, что его могут убить?

— Не исключено. Армия принадлежит богатым, защищает богатых, но завтра, когда армия будет принадлежать рабочим, что тогда будет?..

— Армия, мой друг, — имейте это в виду, — не принадлежит ни богачам, ни беднякам. Она наша. Равно как богатые имеют свои владения, свои усадьбы, свои плантации, мы имеем армию. Не знаю, ясно ли я выразился?

— Да, да, армия — это частная собственность, она называется национальной, но принадлежит военным.

— И пробуждение ваше было бы весьма неприятным, если бы не было нас…

— Неприятным?.. Позвольте принять это за шутку. Ужас какой!.. Просыпаешься и падаешь с постели в пропасть.

Жена Пьедрасанты поднесла им поднос с рюмками комитеко. [117]

— Вначале представителям власти… — сказала она улыбаясь.

— Представителю власти… — поправил ее Лусеро.

— Ну, нет! Вы, дон Хуанчо, тоже власть. У кого деньги, тот и командует. Не правда ли, майор?

— Еще бы, еще бы…

— А вот еще один представитель власти… Рюмочку комитеко, сеньор судья?

Взяв рюмку, судья включился в беседу дона Хуана Лусеро и коменданта.

— Не насчет ли стачки грузчиков бананов? Не об этом ли вы беседовали?..

— Обо всем понемногу, сеньор судья, — ответил дон Хуанчо. — Мы толковали с сеньором майором о том, как изменились времена. В наше время, говорил я, мы руководствовались идеалами, были идеалистами…

— Если не ошибаюсь, вы и ваши братья входили в группу Лестера Мида…

— Совершенно верно.

— Ах, чудесное это было время, но давно кануло в небытие. Идеализм, по нашему мнению — а мы тоже когда-то были идеалистами, — производит нынче впечатление пустоты, пустоты души.

— Простите, но сейчас, поскольку сеньор судья коснулся вопроса о стачке грузчиков, я опять вспомнил о капитане Каркамо…

— А что с капитаном Каркамо, сеньор майор?

— Он ушел с заданием в комендатуру и до сих пор не вернулся. Меня это беспокоит.

Жена Пьедрасанты снова принесла поднос с рюмками.

— Нет ничего лучше, как находиться под вашим милым покровительством, не правда ли, моя сеньора? — обратился к ней судья и тут же спросил: — А почему не видно вашего супруга?

— Он остался присмотреть за магазином, скоро придет… С вашего разрешения, пойду предложу выпить и другим господам, должно быть, и у них в горле пересохло, а потом принесу вам кофе. А вот и дон Лино. Значит, вам четыре кофе.

Дон Лино, поздоровавшись с женой Пьедрасанты и взяв рюмку комитеко, присоединился к компании.

— Вовремя прибыли, дон Лино! — Судья дружески хлопнул его по спине. — Здесь говорят об идеалах, а вы — известный романтик да и, пожалуй, единственный из всей вашей семьи…

— Об идеалах?.. И это на траурной церемонии!.. Если бы мастер ожил, он тут же снова умер бы, на сей раз добровольно: бдение, когда не рассказывают анекдоты, не обмениваются сплетнями, это не бдение… а тем более у гроба парикмахера… Сделайте одолжение!

Поднялся ветер. Он несся над самой землей, раскачивая ветви деревьев. Вскоре все тростинки бамбука, колыхаясь под порывами ветра, запели свою монотонную песню. Приходилось напрягать зрение и слух, чтобы не упустить Каркамо, чтобы услышать его шаги, прежде чем он появится из зарослей, вынырнет из моря беспрерывно мельтешащих листочков. Кей сплюнул в темноту, вернее попытался сплюнуть — во рту пересохло настолько, что слюны не было, — и еще раз проклял ветер. Теперь надежда была только на зрение. Нужно постараться увидеть силуэт капитана, как только он появится на повороте, — шагов ведь не услышишь. И нужно перехватить его здесь, иначе будет поздно. Андрес Медина отодвинул винтовку в сторону. Его раздражало, что пальцы товарища барабанят по стволу. Ему казалось, что Кей не уверен в себе. Ну что ж, можно поменяться ролями. Сейчас он чувствовал себя увереннее. Он уже убедил самого себя: несмотря на то, что человек, которого они поджидали, — друг его детства, он должен умереть сегодня ночью. Два винтовочных выстрела — и Каркамо падает…