Он привстал со скамьи, на которой сидел рядом с внуком, поглощавшим подрумяненный тамаль. Захватывая в щепотку маисовую массу, внук запихивал ее глубоко в рот и, казалось, испытывал удовольствие не только от самой пищи, но и от облизывания пальцев — тщательно облизав их, он брался за другой кусок тамаля, иногда обнаруживал в маисе косточку с мясом. А дед, стоя у скамьи, вытягивал, насколько мог, шею, разыскивая Анастасию и мальчугана. Но тех и след простыл. На площади высилась статуя Колумба, взгроможденная на колонну перед бассейном с затянутой зеленоватой слизью стоячей водой, в которой обитали лягушки.

— Исчезли они вовсе, — произнес дон Непо, так и не увидев мулатку, которая продолжала догонять мальчика; подбирая по пути гальки, она бросала их в мальчугана, а тот во весь дух мчался уже через Театральную площадь. — Более сумасбродной и нескладной женщины я не видывал. Мальчонку вот жаль… Значит, птичка улетела, сынок? — обратился он к молчавшему Дамиансито.

— Я все думаю о том, что вы сказали… об этой нескладной женщине…

— Заканчивай, да пошли. Может, еще хочешь? Молодость аппетитом славится!

— Да вознаградит вас господь, дедушка, но я уже сыт! — ответил внук, подходя к лежавшему на земле велосипеду. — А что, если вашу «лошадку» мы погрузим на телегу, пусть отдохнет…

— Как хочешь, сынок. — Дон Непо подошел к Дамиансито и ласково потрепал его по плечу. — Я счастлив уже оттого, что вижу тебя целым и невредимым!

Пустились в путь быки — грузные, неторопливые, покорные; покатились колеса телеги — потекли мысли деда и внука. Много вопросов вертелось в голове у каждого, но они не проронили ни слова… Прошел ли поезд, которого поджидал помощник? Успел ли он вскочить и уехать? Быть может, и успел — поезда здесь замедляют ход. А если случаем он опять вернется к ним?.. Об этом, впрочем, думал один дед. Смутная тревога не покидала его: если тот опять появится у нас дома, скажу ему, что оставаться нельзя, очень опасно, чересчур опасно. Он это поймет. В первый раз пронесло. И к тому же я не знал тогда, кто это, да и явился он, словно из сна. Конечно, я спал, а проснувшись, увидел перед собой… Кого?.. Человека, который мне приснился, вожака, которого только что видел во сне, когда он стоял на огненной карете, среди мужей и дев бури, вздымавших вверх знамена, плуги и винтовки, и еще призывал: «Вперед, люди! Люди, вперед!..» Но все это было во сне, а как проснулся, так увидел рядом с собой этого человека из плоти и крови. Спустился он с огненной кареты — и будто из сна я вытащил его, тащил, тащил, пока не увидел живого, реального, возле постели.

Теперь было иное. Дон Непо как бы пробудился после тяжелого кошмара. Пробудился, дрожа при одной мысли: а вдруг что случится с внуком и с ним… ну, с ним — не важно, он уже стар, пусть даже убьют…

Поток мыслей оборвался — он решил не принимать пришельца, если тот возвратится, вот и все. Спросил у внука:

— А Хуамбо что поделывает, куда он подался?

— К себе домой, — ответил Дамиансито, — мы оставили помощника ждать поезда, а Хуамбо поехал со мной до центра. Самое любопытное было то, что с ним прибежала собака и с ним вернулась — что за зверюга!

— А помощник говорил с Хуамбо? — снова спросил его дон Непо.

— Должно быть, говорил…

— Так, значит, ты не слышал?

— Нет, я ушел, надо было получить по счету да отдохнуть. А после встретился с ними — опять на том же месте, как условились, на углу Лас-Араукариас.

— А тебе, сынок, он о чем-нибудь говорил? Вечно старики докучают вопросами, но ведь если, черт побери, не спросишь, так ничего и не узнаешь, вот и бродишь по свету — ни дать ни взять живой покойник!

— Да, об одной большой заварухе, которую они затевают. Похоже, что-то новое, еще невиданное. Все мы, кто работает, остановим нашу работу в условленный час какого-то дня — только какого, еще неизвестно, никто не знает. И не начнем работать до тех пор, пока нам не увеличат жалованье, пока не сократят время работы, пока… не знаю, что еще…

— И таким образом хотят добиться чего-нибудь от правительства? — неопределенно протянул дед, прикидываясь, что он ничего не знает, хотя Табио Сан посвятил его в свои планы, но если бы даже пришелец не сделал этого, так или иначе дон Непо видел во сне огненную карету и уже догадался, что незнакомец — народный вожак; однако надо было выведать у внука, не предлагал ли тот ему активно участвовать в их делах, не вовлечен ли внук в эту опасную затею, которую он, дон Непо, считал переливанием из пустого в порожнее: еще бы, без оружия свергнуть правительство — ха-ха, где же это видано?

Армейские грузовики, перевозившие из Ла-Педреры строительные материалы для сооружения взлетных дорожек на аэродроме, то и дело окатывали их ослепляющим светом своих фар, оглушали рокотом мощных моторов, и лишь временами дон Непо и Дамиансито могли насладиться молчанием ночи, пронизанной таинственными звуками и мерцающими звездами, залитой лунным светом.

— Вот таким образом, дедушка… — ответил наконец Дамиансито, мысли его текли медленно, так же как брели его быки, — путем забастовки хотят свергнуть правительство и отобрать власть у «Тропикаль платанеры», у электрической фирмы, у железной дороги…

— К счастью, он уехал, да поможет ему там господь бог. Чересчур рискованно было держать его у себя. Вот, к примеру, Консунсино так и таращила глаза — нет, не глаза, а кинжалы! — на твою телегу всякий раз, как ты проезжал мимо, и все расспрашивала, что это за подручный у тебя, больше похож он, дескать, на хозяина…

На углу Лас-Араукариас, совсем рядом с железнодорожной насыпью, остался Табио Сан, помощник; он ждал первого поезда, чтобы ехать дальше. Луна подчеркивала тени на железнодорожном пути — линейные часы без стрелок и цифр, часы, у которых каждая шпала отмечала минуту вечности. На первый взгляд он не поезд поджидал, а время; выжидал тот условленный час, когда все должно было остановиться — и поезд, и луна, и телега, бесшумно удалявшаяся по зольникам, праху смерти.