— Как интересно, — сказал Татарников. — То есть вы всерьез полагаете, голубчик, что человек, который может приобрести замок в Швейцарии, — он боится, что деньги его обесценятся, и поэтому вкладывает их в московскую недвижимость?

Татарников выпил виски, и так он презрительно крякнул над своим стаканом, что я разволновался.

— Простите, Сергей Ильич. Я к вам за советом пришел. По-вашему, я одни глупости говорю?

— Почему же, голубчик, два-три дельных слова вы все же сказали.

— Так два или три? — спросил я. — И какие?

Татарников поднял худой палец и торжественно произнес:

— «На всякий случай»! На всякий случай, голубчик, квартиры эти приобретаются! Только вы неправильно поняли, о каком случае речь. Я ведь вас спросил не о том, волнуется ли миллионер о своих деньгах. Конечно волнуется! Но вы только представьте себе этого человека! Ему весь мир доступен — весь мир! Швейцарские банки с номерными счетами. Британский остров Джерси — да мало ли на свете оффшоров! В Гонконг полететь можно, самолет-то свой есть. Деньги в деньгах хранить неприятно? Ну так есть куда вкладывать. Купи еще одну яхту размером с государство Сан-Марино, живи да плавай на ней вокруг света! Хочешь — купи замок в Альпах с сопредельной территорией в тысячи гектаров. Хочешь — остров приобрети в Тихом океане, построй там виллу для себя — или целый поселок вилл на продажу. В Южной Африке тоже красота. Знаете, голубчик, еще Марк Твен, американский писатель, сказал: если что — покупайте землю, ее больше не делают.

Я слушал раскрыв рот и соображал: как так получилось, что кухонный историк Татарников, который не читает газет и телевизор не смотрит, столько подробностей о большой жизни знает.

— Так вот, — продолжал Сергей Ильич, — представьте, что именно этот человек решил деньги свои в Москве спасать. В московской-то недвижимости! Ненадежно у нас в России богатства хранить, голубчик. То есть выкачать деньги из русской земли — это можно. А хранить их лучше не в русской земле. Так земля наша устроена, мой милый: не приживается здесь богатство. Как пальма в суглинке. Пробуют, пробуют — не растет. Елки — те да, вырастают под двадцать метров и стоят себе. А пальму мороз побьет. Частная собственность у нас — как та пальма, мой дорогой. У нас пальму можно только в оранжерее поставить — и всем показывать, хвастать: смотрите, и у нас тоже пальма есть! И у нас частная собственность! Но только не Англия здесь, нельзя здесь по наследству хоромы передавать. Максимум на два поколения хватит. Московские дома — самая движимая недвижимость в мире, голубчик. То снесут особняк за ветхость, то квартиру уплотнят, то мужики поместье спалят, то хозяин по миру с сумой пойдет — все одно: не удержать здесь богачу своей частной собственности от разорения!

Я кивнул молча. Сергей Ильич мне что-то очень важное говорил — не про леночкино дело и не про элитную недвижимость даже. Сидел он на тесной своей кухне, рассказывал про какуюто пальму глухим бронхитным голосом, а я смотрел на отклеившийся кусок обоев за сутулой спиной историка. И вдруг я понял, почему Татарников никогда ничего ни у кого не просил и почему у него никогда ничего своего не было.

— Я понимаю, — сказал я.

— Думаете, раз мы с вами это понимаем, — этого миллионер не поймет? Миллионер — он, конечно, вор и невежда, но такие вещи чувствовать должен. Иначе не был бы миллионером. Да и жить в этих квартирах невозможно, голубчик — ведь вы и сами не стали бы жить в пустом, охраняемом вооруженно гробу. Экология в городе паршивая, дышать нечем, зачем миллионы тратить на бессмысленное дело?

— Тогда зачем же эти квартиры, Сергей Ильич?

— А зачем вообще в России дворцы по западному образцу?

— Ну, чтобы загранице пыль в глаза пускать.

— Опять ошибаетесь, голубчик! Заграница — она далеко. Ей от наших дворцов ни холодно, ни жарко. Пускают пыль в глаза тому, кто идет с тобой по одной дороге. Для иностранцев, что ли, у нас оранжереи строили? В Петербурге при Александре Первом персики выращивали — для иностранцев? Им-то зачем, у них персики такие запросто на улице зреют. Нет, голубчик. Лишь с одной целью возводятся элитные дома и оранжереи — начальству польстить! Не важно, что не растут у нас пальмы. Не важно, что никто не живет в домах повышенной комфортности. Главное — есть что предъявить государеву оку, когда государь соизволит взгляд на тебя бросить. Успокоить надо батюшку: все, дескать, цветет и плодоносит в любезном Отечестве! Смотри, государь, какие мы цветы прекрасные развели! Смотри, какие дома добротные понастроили. А главное — живем мы в этих домах, по оранжереям прохаживаемся, фрукты едим. Все мы тут, рядом с тобой, государь наш, не убежали никуда. Вот и квартиры у нас тут стоят, и дома за городом куплены, и висячие сады процветают, и все счастливы! Вот на какой случай ваши монолиты богачами раскупаются. Так-то.

— Значит, — сказал я, — дома эти — что-то вроде аттракциона для власти? Парк развлечений? Неверленд?

— Что, простите?

— Поместье такое, Майклу Джексону принадлежало, — сказал я, но Татарников про Майкла Джексона ничего не знал.

— Отчего же — «небывалая земля»? Очень даже — «бывалая», пример в истории российской есть, в пословицу вошел. Потемкинские деревни называются. Ехала государыня по стране — а ей картонные домики разукрашенные по обочинам ставили, крестьян сгоняли: умытых и довольных, конечно.

— Ну чистый Голливуд! — сказал я. — Или как декорации на Мосфильме. Плоские города, да? Только я все равно не понял, — признался я, — при чем здесь пропавшие риэлторы.

— А кто такое, по-вашему, риэлтор? — спросил Татарников. Нет, все-таки он меня поражает иногда своими глупыми вопросами.

— Как это что такое? Человек, который занимается недвижимостью.

— Недвижимостью, голубчик, занимается уборщица, когда окна моет. Или кровельщик, когда крышу латает. Или архитектор, когда проект дома создает. Вот они — занимаются недвижимостью. А ваш этот риэлтор — он что делает?

— Он недвижимостью торгует.

— Правильно. Но спросите себя вот о чем: если недвижимости нет — то как может существовать тот, кто ею торгует? Разве в потемкинских деревнях крестьяне действительно рожь сеяли? Или, к примеру, печь в картонных домиках топили? Плоские и холодные стояли картонки, а крепостные вокруг копошились, созидательную жизнь имитировали. А откуда их в картонные деревни согнали и куда они делись потом, эти крестьяне, — разве спрашивал кто об этом?

Нашли женщин. Набрали в какие-то, извините, офисы многие сотни одиноких, никому не нужных вдовиц! Вдовицы собирают фальшивые подписи с фальшивых клиентов. Отчитываются! Работа идет! Рынок живет! Красивое слово — риэлтор — прикрывает полное отсутствие реальной деятельности! Не скажешь ведь про них, что они «недвижимостью торгуют», — нет уже никакой торговли! Они только «занимаются» недвижимостью!