Я встретил её на Черкизовском рынке. Она бойко торговала китайскими босоножками. Орды возбужденных женщин толкались подле нее, примеряя на картонках непрочные изделия восточных братьев.

Я встал чуть в стороне и принялся любоваться ею.

В ней все было чудо! Бирюзовые глаза, коса до пояса, точеный подбородок, щиколотки (я их не видел, но догадывался, что они очень тонкие, как у породистого арабского скакуна), и черная, словно шпанская мушка, родинка на виске.

Я любовался бы своей будущей кралей до закрытия рынка, но мне постоянно мешали беспокойные дети гор.

“Побэрегись! Да-арогу!” — поминутно орали они, толкая перед собой огромные тележки с раздутыми полосатыми мешками.

— Идите к чёрту! — пытался возражать я.

Но московские кули лишь скалили золотые зубы и агрессивно темнели и без того загорелыми лицами.

Тогда я решился и подошел к обворожительной торговке.

— Как тебя зовут, милая?! — перекрикнул я горластых дамочек.

Бирюзовые глаза красавицы заволоклись туманом страсти.

— Натали! — произнесла она так тихо, что я еле расслышал.

— А я — Иван! Ваня!

— Красивое, древнее имя.

— Где мы увидимся?

— Приходите в полночь к памятнику Пушкина.

— Почему в полночь?

Девушка потупилась, и в это самое время какая-то толстая, усатая тетка, так саданула меня локтем в живот, что я скрючился, и волчком отлетел в сторону.

Дома, на Шереметьевской, я принялся лихорадочно готовиться к встрече.

Почистил немецкой пастой зубы с двух сторон, погладил брюки со штрипками, выщипнул парочку нахальных волосков из ноздрей.

Из зеркала на меня смотрел тридцатилетний ухарь с чуть вклинивающимися залысинами.

“Ничего! — твердил я себе. — Мы еще пробьемся! Мы еще докажем свету право на большую любовь!”

В полночь, я как штык, стоял у бронзового изваяния кудрявого поэта. На одном плече гениального дуэлянта, мрачно нахохлившись, сидела угольно-черная ворона, с недоумением наблюдая, как я шуршу золотыми листьями (стояла золотая осень).

Натали всё не было.

“Неужели опять, как всегда, продинамят? — изумлялся я. — После этого я решительно начну презирать женский пол”.

— Ваня! Ванютка! — серебристо прозвучал голосок моей кудесницы. — Заждался, бедный?!

— Опоздание на сорок минут и пятьдесят три секунды.

— Ой, ты не поверишь, я не могла выйти из дома. Заел ключ в замке.

— Вот как! — смягчился я.

Натали продела в крендель моей мускулистой руки свою лапку.

В жемчужном свете полной луны девушка предстала еще более обворожительной, чем на Черкизовском рынке.

Огромные ее глаза, доверчиво распахнутые, с загнутыми мохнатыми ресницами, мерцали кошачьими искорками:

— Ваня, любишь ли ты Пушкина?

— Не особо, — замялся я. — Гробовщики… Русалки… Нечисть всякая!

— Ах, как жаль! — запечалилась девушка.

— Раньше я вообще читал одну Агнию Барто, — я попытался спасти свой покачнувшийся рейтинг. — Но я упорно развиваю вкус! Недавно прочитал “Остров сокровищ”.

— Молчи! — Натали прохладной ладошкой закрыла мне рот. — Мы отправимся гулять на Патриаршие? Да?

— Здесь рядом.

— Ну, вот и замечательно.

Патриаршие встретили нас оглушительной тишиной.

Скамейки с гнутыми спинками, стоящие по периметру пруда, были завалены бронзовыми листьями.

По поверхности воды плясала, дробясь и подмигивая, лунная дорожка.

Я страстно обнял Натали, спина её оказалась узкой, прощупывались ребрышки, поцеловал в губы.

Знаете, я много за свою почти бесконечную тридцатилетнюю жизнь целовал разных женщин.

Губы одних напоминали лепестки роз. Других — плоды персика. Остальных — портвейн “ 777” и матерые папиросы “Беломорканал”.

У моей Натали губы чуточку отдавали тиной и пресной водой. И были на удивление холодны.

Озноб пробежал по моему позвонку.

— Мне так хочется, чтобы ты полюбил Пушкина, — мелодично произнесла девушка, ловко освобождаясь из моих цепких объятий.

— Я его обязательно полюблю, — яростно прохрипел я. Меня начинала бить сексуальная лихорадка. Тело красотки на ощупь оказалось более упругим, чем можно было предположить раньше. С такими милыми выпуклостями и впадинками.

Я опять жадно обхватил Натали.

— Пусти же, Ванютка! — почти жалобно вскрикнула девушка. — Сначала ты должен увидеть мой дом.