Рэндолф Уэйр был в высшей степени американцем – каза shy;лось, даже предзнаменовывал будущее. Джордж редко встречал людей, способных так полно и умело использовать свои возмож shy;ности. Он был замечательным преподавателем, способным на поразительные плодотворные новшества. Однажды он заставил класс на занятиях по письменной практике писать роман, и сту shy;денты с кипучим интересом принялись за работу. Джордж триж shy;ды в неделю, запыхавшись, врывался в класс с новой главкой, написанной на бумажных пакетах, конвертах, случайных клоч shy;ках бумаги. Рэндолф Уэйр сумел донести до них сокрытое очаро-мание поэзии: холодная величественность Мильтона стала пол shy;ниться жизнью и ярким колоритом – в Молохе, Вельзевуле, Сатане – без вульгарности или нелепости, он помог им разглядеть среди людей того времени множество хитрых, жадных, злобных. И, однако же, Джорджу всегда казалось, что в этом человеке есть некая трагично пропадающая попусту сила. В нем таились сильный свет и некое сокрытое сияние. Казалось, он с нарочи shy;тым фанатизмом зарылся в мелочах. Несмотря на свои великие силы, он составлял антологии для колледжей.

Но студенты, толпившиеся вокруг него, ощущали чуткость и красоту под этой бесстрастной, ироничной маской. Однажды Джордж, придя к нему домой, застал его за пианино, с распрямлен shy;ным грузным телом, с мечтательным, как у Будды, желто-серым ли shy;цом, пухлые пальцы со страстью и мудростью извлекали из инстру shy;мента великую музыку Бетховена. И Джордж вспомнил, что Алкивиад сказал Сократу: «Ты как Силен – снаружи толстый, некраси shy;вый, но таишь внутри фигуру юного прекрасного божества».

Несмотря на бесконечную болтовню выдающихся педагогов того времени о «демократии и руководстве», «идеалах служения», «месте колледжа в современной жизни» и так далее; реальности в направлении того «образования», которое получил Джордж, бы shy;ло маловато. Это не значит, что не было совсем. Была, разумеет shy;ся – не только потому, что реальность есть во всем, но и потому, что он соприкоснулся с искусством, литературой и несколькими замечательными людьми. Большего, пожалуй, и ждать нельзя.

Было бы несправедливостью сказать, что до подлинной цен shy;ности этого, прекрасного и бессмертного, он вынужден был «до shy;капываться» сам. Это неверно. Он познакомился со многими мо shy;лодыми людьми, похожими на него, и этот факт был «прекрасен» – множество молодых людей были заодно, они не знали, куда идут, но знали, что идут куда-то.

Вот что получил Джордж , и это было немало.

Лет пятнадцать или больше назад (по тем меркам, которыми люди измеряют с помощью созданных их изобретательностью приборов неизмеримую вселенную времени) в конце прекрасно shy;го, жаркого, ясного, свежего, благоуханного, ленивого дня, обла shy;дающего изнуряющим зноем тело, кости, жилы, ткани, дух, ре shy;ки, горы, равнины, ручьи, озера, прибрежные районы Американ shy;ского континента, одинокие наблюдатели на равнинах штата Нью-Джерси могли видеть поезд, приближавшийся с огромной скоростью к той легендарной скале, тому кораблю жизни, той многолюдной, многобашенной, взмывающей к небу цитадели, которая носит чудесное имя Остров Манхеттен.

Действительно, в ту минуту один из одиноких ловцов лангус shy;тов, которые занимаются своим любопытным промыслом в это время года по всей площади болот, характерных для того района иью-джерсийского побережья, поднял обветренное, морщинис shy;тое лицо от сетей, которые чинил перед вечерней ловлей, и, гля shy;нув на неистово мчавшийся мимо с грохотом поезд, повернулся и спокойно сказал сидевшему рядом загорелому юноше:

– Курьерский.

Юноша, глянув в ответ на отца такими же голубыми, безуча shy;стными глазами, так же спокойно спросил:

– Идет по расписанию, папа?

Старик ответил не сразу. Он сунул узловатую, обветренную руку в карман горохового цвета куртки, пошарил там, достал ог shy;ромные серебряные часы с компасом, фамильную ценность трех поколений ловцов лангустов. Задумчиво поглядел на них.

– Да, парень, – равнодушно ответил он. – По расписанию – или почти. Пожалуй, немного опоздает.

Но большой поезд уже промчался с ураганным шумом и ско shy;ростью. Шум затих, оставя болота извечным крикам чаек, низко shy;му гудению огромных комаров, унынию, погребальным кострам горящего мусора, одинокому ловцу лангустов и его юному сыну. Несколько секунд они равнодушно глядели вслед уносящемуся поезду. Потом вновь принялись чинить сети. Близился вечер, с ним – полный прилив, а с приливом – лангусты. Все оставалось неизменным. Поезд появился, прошел, исчез, и над равниной, как всегда, нависал невозмутимый лик вечности.

В поезде, однако, была иная атмосфера, своеобразное про shy;буждение надежд и ожиданий. На лицах пассажиров можно бы shy;ло разглядеть отражения всех чувств, которые обычно вызывает конец долгого путешествия: у кого – сосредоточенной готовно shy;сти, у кого – пылкой нетерпеливости, у кого – опасливого бес shy;покойства, А на лице одного из них, юноши двадцати с неболь shy;шим лет, отражались надежда, страх, томление, ликование, вера, убежденность, предвкушение и поразительное осознание, кото shy;рые испытывал каждый юноша на земле, приближаясь к чудес shy;ному городу. Хотя остальные люди в вагоне, уже деятельные, суе shy;тливые, занимались приготовлениями к концу пути, юноша сидел у окна, словно погруженный в грезы, восторженный взор его был прикован к проносящимся мимо пустынным болотам. Ни одна по shy;дробность пейзажа не ускользала от его жадного внимания.

Поезд мчался мимо клеевой фабрики. Молодой человек, словно бы хмельной от восторга, упивался ее зрелищем. Радост shy;но смотрел на высокие дымовые трубы, блестящие окна, мощ shy;ные печи. Потянуло едким запахом горячего клея, и юноша стал жадно вдыхать его.

Поезд пронесся по мосту через извилистый заливчик беско shy;нечного всепоглощающего моря, неподвижный, как время, густо подернутый неподвижной зеленью; совершенная красота его на shy;всегда запала в разум и сердце молодого человека.