— Что? Что там, Маня? Что случилось?

— Записка… «Я тебя люблю и хочу быть твоею!»

— Ну и что?

— Как это «ну и что»? И он еще спрашивает… Проснись, Мирсаков, ведь нашего ребенка насилуют!

Или Маня кричит:

— Миша, Миша, проснись! Ты забыл принять снотворное!

— …Надо вам сказать, что Авессалом был очень красивый, — самый красивый из всех израильтян. Но, — я вам говорю, — к чему и красота, если у человека дурное сердце! Воевать против отца своего, которого он должен был любить и слушать!.. У Авессалома были длинные курчавые волосы, которыми он всегда хвастался. Он мчался на лошадке во весь дух от солдат войска Давида, чтобы спрятаться в лесу, и волосы его развевались от ветра. Как раз на дороге стоял большой старый дуб, ветви его низко опустились к земле. И вот, когда Авессалом скакал под этим деревом, то его шикарные волосы зацепились за нижние ветки, и Авессалом на них повис, а лошак выскочил из-под него и удрал. И остался Авессалом висеть. И пришли воины Давида, увидели его и убили… Видите, как жестоко был наказан Авессалом…

Старик Ольшанский рассказывал эту историю не просто так, а по делу. Он давал «историческую справку». А дело в том, что один парикмахер, друг Халемского, повесил над входом в свою парикмахерскую громадную вывеску, на которой как раз и было изображено, как Иов убивает Авессалома, воспользовавшись тем, что тот зацепился кудрями за ветки дуба. А под рисунком стояла надпись: «Хотите жить — стригитесь!»

Баба Маша беседует с Маней Мирсаковой. Они сидят на скамеечках, каждая у своего порога, и «перемывают косточки соседям», как говорит старик Ольшанский.

— О, растут две сучки, — говорит Маня, глядя на идущих с кавалерами внучек Шмилыка.

— Какой пример может им дать их мамочка? Вы знаете, как называет ее старик Ольшанский? Он ее называет «Славой солдатской».

— А Тамарка лучше?.. Стыд и позор!..

— Вы слыхали, что у Шуры была ревизия?

— Что вы говорите? Ну?

— Э, эта Шурочка!.. Она их обвела вокруг пальца. Одна бочка действительно была с пивом, а в другой, закупоренной, была чистая вода из дворового крана.

— Зачем так рисковать, я вас спрашиваю?

— Э, прав был мой Миша: чтобы кушать торт ложками, надо рисковать. А как вы думаете…

— У Зойки уже новый ухажер?

— Почему новый? Это же Петька-карманник.

— Ах, это Петька?! Что-то я его давно не видела, Маня.

— Да он же сидел, Маша…

— Вон идет Адик со своей невестой!..

— Она-таки хорошая мейделе. Нет, Маня?

— О чем говорить! Еврейское дитя: полная, красивая и из хорошей семьи…

— Кто ее родители, Маня?

— Кто ее родители? О таких родителях можно только помечтать… Папа у нее работает на бойне, а мама ходит вся в золоте…

— Вы слыхали, что Лилька вышла замуж?

— И кто он?

— Какой-то швейцар, говорят.

— Ей уже наших мужиков не хватает, так надо было найти иностранца…

— Маша, смотрите, это не ваш Путька прыгает на голубей? Еще не хватало, чтобы Васька дал ему кирпичом.

— Я не вижу… Где, Маня?.. Нет, это-таки он… Фимка! Фимка, прогони кошку от голубей! Прогони его!

— А ну, Путька, иди в квартиру!

— А, чтоб тебе руки покрутило! Зачем ты бьешь его палкой? Бандит!..

— Да, Маня, вы слышали, что опять появилась эта «Черная кошка»?

— Какая кошка, Маша? Сундуковских?

— Не, я говорю про эту банду. Вчера, говорят, возле Байкового кладбища они убили какую-то женщину…

— Кошмар!

— О чем вы говорите! У них на ногах пружины, а на лице… эти… черные маски и глаза светятся…

— Ой, ой… Одну минуточку… Лазер, ты дома? Ты слышал, что тетя Маша рассказывает?

— Да, мама.

— Чтоб ты был осторожен, Лазик.

— Хорошо, мама.

— И скажи об этом Мотику и Йосе.

— Ладно! Мама.

— Им ничего не стоит убить человека или разгрузить ему карманы.

— Правда ваш Вилька похож на Сталина?

— Ой, Маня, мало у нас неприятностей, так нам еще этого не хватало…

К Голосеевскому лесу тянули трамвайную ветку. У клуба имени Фрунзе весь день укладывали просмоленные шпалы, крепили к ним рельсы, сваривали стыки.

Вилька, забыв обо всем на свете, наблюдал за обнаженными до пояса, мокрыми от пота загорелыми спинами рабочих, слушал музыку тяжелых молотов, вгоняющих громадные гвозди-костыли в шпалы, звон металлического рельса. Люди в странных масках с небольшими окошками дотрагивались до рельса волшебной палочкой — и миллионы светящихся искорок с шипением разбрызгивались вокруг них, слепя вилькины глаза.

Ой, как худо им было ночью… Бедные глаза Вильки… Тысячи иголок вонзали в них, горсти песка засыпали в них, литры воды выливались из них…

Против нашего двора, на другой стороне Большой Васильковской улицы, находился клуб железнодорожников им. Фрунзе. Тех, кто занимался в кружках самодеятельности, обычно пропускали на балкон на последний киносеанс. Многие наши мальчишки в один прекрасный день появились во дворе с домрами и балалайками. Они записались в оркестр народных инструментов. Девчонки ходили на хор и в кружок бального и народного танца.