Это не Миротворцы, конечно же.

Миротворцев больше не существует.

Но и не аккуратные, одетые в серую униформу солдаты из 13.

Эти двое, мужчина и женщина, носят наспех сшитые лохмотья настоящих мятежников.

До сих пор изможденные и в повязках, сейчас они следят за дверью, ведущей к розам.

Когда я делаю шаг, чтобы войти, их оружие формирует X передо мной .

"Вы не можете войти, мисс," говорит мужчина.

"Солдат," поправляет его женщина.

"Вы не можете войти, солдат Эвердин.

Это приказ президента".

Я просто стою там и терпеливо жду, что они опустят оружие, что они поймут без объяснений: за этими дверями - то, в чем я нуждаюсь.

Просто роза.

Единственный цветок.

Чтобы прикрепить к лацкану Сноу, прежде чем я застрелю его.

Мое присутствие, кажется, беспокоит охранников.

Они как раз обсуждают, звонить ли Хеймитчу, когда позади меня раздается женский голос.

"Пусть она войдет"

Я знаю этот голос, но не могу сразу же вспомнить, кому он принадлежит.

Не Шлак, не 13, точно не Капитолий.

Я поворачиваю голову и встречаюсь лицом к лицу с Пэйлор, командиром из 8.

Она выглядит даже более изможденной, чем в больнице, но кто не выглядит так же?

"Под мою ответственность," говорит Пэйлор.

"Она имеет право на все за этой дверью".

Они ее солдаты, не Коин.

Они тут же опускают оружие и дают мне пройти.

В конце короткого коридора я толкаю стеклянные двери и вхожу внутрь.

Сейчас запах настолько сильный, что начинает сбивать с ног, как будто мой нос больше не способен его выдерживать.

Влажный спокойный воздух приятно действует на мою разгоряченную кожу.

А розы просто великолепны.

Ряды великолепных роз, насыщенного розового, закатного оранжевого и даже бледно-голубоко цвета

Я бреду сквозь проходы из аккуратно подстриженных растений, глядя на них, но не прикасаясь, потому что твердо выучила, насколько смертельна может быть эта красота.

Я понимаю, когда нахожу его, венчающего тонкий кустраник.

Изумительный белый бутон, который только начинает распускаться.

Я натягиваю левый рукав на руку так, чтобы моя кожа фактически не касалась бутона, беру садовые ножницы, и только размещаю их на стебле, как раздается его голос.

"Он красивый"

Моя рука вздрагивает, концы ножниц смыкаются, разрезая стебель.

"Цвета, конечно, прекрасны, но ничто не передает совершенства так, как белый".

Я по-прежнему не могу его видеть, но кажется, что его голос поднимается из расположенной рядом клумбы из роз.

Осторожно сжимая стебель бутона сквозь ткань рукава, я медленно огибаю угол и нахожу его сидящим в кресле напротив стены.

Он как обычно ухожен и хорошо одет, но на нем наручники, кандалы на лодыжках, следящие устройства.

На ярком свету его кожа кажется бледной, с болезненным зеленоватым оттенком.

Он держит белый носовой плоток с пятнами свежей крови.

Несмотря на ухудшение состояния, его змеиные глаза по-прежнему сверкают ярко и холодно.

я надеялся, что ты найдёшь путь в мою резиденцию

его резиденцию

Я нарушила границу его дома, так же как и он проскользнул в мой в прошлом году, шипя угрозы со своим кровавым, пахнущим розами дыханием.

Оранжерея - одна из его комнат, возможно его любимая; быть может в лучшие времена он сам ухаживал за цветами.

Теперь это часть его заключения.

Вот почему охранники остановили меня.

И почему Пэйлор позволила мне войти.

Я думала, что он будет заточен в самой глубокой темнице, которая только может быть в Капитолии, а не в колыбели роскоши.

Но все же Коин оставила его здесь.

Я пологаю чтобы создать прецедент.

Так, чтобы, если бы в будущем она когда-либо сбилась с пути истинного, подразумевалось бы, что президенты - даже самые презренные - получают специальный режим.

Кто знает, в конце концов, когда ее собственная власть могла бы исчезнуть?

"Есть очень много вещей, которые мы должны обсудить, но у меня есть чувство, что Ваше посещение будет кратко.

Что ж, начнем с главного".

Он начинает кашлять, и когда убирает носовой платок ото рта, тот окровавлен.

"Я хотел сказать тебе, как сожалею о том, что случилось с твоей сестрой.

"Даже в моем ослабленном лекарствами состоянии, это отзывается болью во мне.

Напоминая мне, что нет предела его жестокости.