Со двора Тебеньковых видны освещенные соседские окна, В вечерней тишине слышатся скрип калитки, негромкое покашливание казаков.

«Опять булгачатся. Должно быть, насчет заездка», — с неприязнью подумала Егоровна, закрывая амбар на большой висячий замок. Она не могла простить соседу подбитого кабанчика.

На реке Чернушке, бегущей с отрогов далекого Сихотэ-Алиня к Уссури, жители станицы зимой ставили заездки. Работа обычно производилась на артельных началах. Соберется десяток соседей, облюбуют протоку, по чистым прозрачным водам которой идет на нерестилища проходной ленок, и в пять-шесть дней перегородят ее. Рыба, наткнувшись на неожиданную преграду, долго ходит вдоль заездка, тычется носом в узкие щели и в конце концов, гонимая могучим инстинктом размножения, лезет в единственное оставленное открытым отверстие ловушки — «морды», сплетенной из тех же тальниковых прутьев. Артельщикам оставалось по очереди ходить на заездок (обязательно по нескольку человек, чтобы было без обману) и забирать улов. Чем ближе к весне, тем больше усиливался ход ленка. Иногда за день-два перед ледоходом вынимали рыбы больше, чем за все предыдущие месяцы.

Из-за проточек, удобных для постановки заездков, нередко возникали споры; станичники, случалось, доходили до драк. Каждая сложившаяся артель, если проточка оказывалась уловистой, стремилась закрепить ее за собой. На станичном майдане право первой заявки признавалось неоспоримым. Но его можно было перекупить, выставив артельщикам отступного — ведро или два водки. Таким путем лучшие заездки постепенно переходили в руки зажиточных казаков. Станичная же беднота оказалась оттесненной на самые дальние и неходовые протоки.

Архип Мартынович великолепно учитывал сложившуюся обстановку.

— Что ж, станичники! — говорил он соседям, поблескивая глазами, поглаживая аккуратно расчесанную бороду. — Потратился я, верно. Да, видно, нынче трех заездков самому не поднять. У меня хлопот знаете сколько?.. Общественные дела... Ни прибыли от них, ни корысти. А вас жалко, ей-богу! В такой одежде за десять верст по морозу ходить, и было бы из-за чего. Проточка мелка, поди, перемерзает. Ленок туда носа не кажет. Зря затеяли, зря...

— Да ведь хочется и нам ребятишек рыбкой побаловать, — возражали ему. — Не для продажи ловим.

— Эх, братцы! Труда своего ценить не умеете, — Архип Мартынович сокрушенно качал головой, задумывался. Потом он сдергивал шапку, швырял в угол и решительным тоном заявлял: — Так и быть, казаки! Поступаюсь своим интересом. Городите заездок на Домашней. Не ошибетесь. Вот ты, Микишка, артель сколоти... ты мастер, я тебе доверяю.

Об условиях, на которых соседям разрешалось ставить заездок на их же бывшей протоке, Тебеньков говорил коротко и кротко:

— Поделимся по-соседски, не чужие ведь. Половину улова — мне, остальное — делите на паи. Я в это не вмешиваюсь. Зато удобство какое... Из дому — рукой подать. Для променажу прошелся чуть, и тащи себе рыбку на уху. А самому недосуг, так и детишки вынут, им тоже приучаться к делу надобно.

При устройстве заездков существовало, однако, общее для всех правило: нельзя перегораживать фарватер. Архип Мартынович не раз прикидывал, сколько рыбы можно взять, если перекрыть ход по главному руслу. Он и место облюбовал — напротив своих окон. Но нарушить порядок не решался. Как станичный атаман, он боялся повредить себе слишком открытым проявлением алчности. Тебеньков был хапуга и хитрец одновременно.

Уезжая в Иман на Войсковой круг, Архип Мартынович решительно распорядился ставить заездок напротив своего дома. О намерении своем он объявил на собрании, после выборов, когда все станичные бородачи находились под хмельком. Тут же Тебеньков нанял мастеров, условился о цене и сроке окончания работы.

— Соображаете, казаки? — весело спрашивал он, потирая руки, довольный, что удалось устроить выгодное дельце. — Пущай теперь хохлы ленка ждут. На-ко, выкуси! Не пустим рыбу дальше казачьей земли. Научим хохлов уважать наши права. Казачьи привилегии...

К возвращению Тебенькова сооружение заездка закончили. Со двора Егоровне был виден на реке длинный ряд кольев, будто невысокий забор протянулся от ближнего берега к дальнему. Плескалась вода в широкой проруби.

В переулке заскрипели полозья: сани остановились возле соседского двора, и трое приезжих тоже прошли в дом.

«Званые гости у них, что ли? — Егоровна почувствовала смутное беспокойство, но посмотрела на заездок, и мысли ее отвлеклись. — Коптильню налаживать надо. В городе копченого ленка с руками оторвут», — хозяйственно подумала она, спустила собаку с цепи и пошла в дом.

Приезжими были Чагров и Савчук. Привез их из соседней деревни Василий Приходько. Они торопились к поезду, но хотели час-другой потолковать с казаками. Уже целую неделю друзья колесили по волости.

Василий отпустил чересседельник, привязал лошадь, положил на снег охапку сена.

— Ну, пошли! — сказал он затем. — Хозяина зовут Никитой Фомичом. Человек он порядочный. Собак опасаться не нужно, тут им стеречь нечего.

Своим приходом они прервали интересный для всех присутствующих разговор. В комнате было человек десять казаков, не считая детишек, головы которых виднелось во всех углах и на печке.