— Выпьем! — с готовностью откликнулся толстяк.

Развалившись на стуле, Джекобс отдыхал перед обедом, что, по его наблюдениям, улучшало аппетит. На столе лежала пачка газет из последней владивостокской почты.

Снимки Джекобса были опубликованы на первой странице под кричащими заголовками. В тот же день хмурая физиономия сотника Каурова, сдавленная снизу воротником чужого немецкого мундира, глядела на читателя-американца со страниц вечерних изданий других нью-йоркских газет. Затем сенсацию подхватили газеты Чикаго, Балтиморы, Сан-Франциско. Лживая газетная утка переметнулась по телеграфному кабелю из Америки в Западную Европу. Солидная лондонская печать обстоятельно прокомментировала сообщение Джекобса и предупредила британское правительство об опасности создавшегося положения на Дальнем Востоке. И сразу громче других забили тревогу фабриканты общественного мнения в Токио. Многочисленные «майници» и «хоци» в один голос завопили о «германской угрозе со стороны Сибири». «Джапан таймс» настойчиво рекомендовала союзным державам возложить задачу «поддержания мира» на японскую императорскую армию.

В январе-феврале 1918 года капиталистическая пресса Америки, Англии, Франции, Японии была полна самых фантастических вымыслов о тайном сговоре большевиков с германским империализмом. Газеты наперебой кричали о том, что большевики вооружают немецких и австрийских военнопленных в лагерях Сибири и Дальнего Востока. Корреспонденции Джекобса сеяли тревогу. Ссылаясь на собственные наблюдения, он утверждал, что на Дальнем Востоке для загадочных целей формируется грозная германская армия. Обвиняя большевиков в пособничестве немцам, Джекобс требовал от союзного командования немедленных превентивных мер. Надо действовать, пока не поздно. Не слишком поздно!

Ошарашенный сенсационными «разоблачениями», рядовой читатель должен был забыть о мирных предложениях советского правительства — предложениях, на которые ни одно из капиталистических правительств не пожелало даже ответить.

Обстановка все более накалялась. Американский посол в Токио Моррис недвусмысленно давал понять, что в Вашингтоне сочувственно отнесутся к идее оккупации русского Дальнего Востока японскими войсками, если при этом будут надежно гарантированы американские интересы. Но каковы эти интересы? Как далеко простираются аппетиты американских дельцов? Какого рода гарантии потребуются? — было пока неясно. На рейде Иокогамы в ожидании приказа идти во Владивосток стоял американский крейсер «Бруклин» — флагманский корабль азиатской эскадры Соединенных Штатов. Командующий эскадрой адмирал Найт, рослый, широкоплечий человек с седыми усами, несмотря на свои почтенные годы, проявлял энергию и любознательность завзятого туриста: с целой свитой морских офицеров он посещал приморские курорты, поднимался на вершины живописных гор, осматривал достопримечательности японской столицы. Молодые американские лейтенанты громко восхищались видами и на глазах у японских шпиков щелкали затворами фотоаппаратов.

Кабинет министров Японии решил форсировать события. Выступая в верхней палате японского парламента, премьер-министр генерал Терауци в угрожающих тонах заявил о готовности Японии принять решительные меры для «охраны порядка» в Восточной Азии. Терауци не скрывал, что он имеет в виду не только оккупацию Владивостока, но и занятие японскими войсками Сибирской железной дороги вплоть до Иркутска.

Джекобс прочел сообщение о выступлении японского премьера, нахмурился: ему не понравилось, что инициативу как будто опять перехватывали японцы. «Я бы не стал посылать волка охотиться за оленем. Нет, убей меня бог, не стал бы!»

Перед лимонным кустом кто-то с шумом усаживался за столик, говорил приятным баритоном:

— Пора заморить червячка, как вы думаете?.. У вас, милейший, найдется что-нибудь, кроме этого скучного перечня постных блюд? — За зелеными листьями мелькнула рука с белой манжеткой, небрежно отбросившая карточку меню.

— Для вас непременно-с! — отвечал подоспевший официант.

— Так запиши, голубчик: икры паюсной две порции, графинчик смирновки, солянку сборную... Что еще?

— Грибочков не желаете? Последние из московской партии.

— Отлично, подай грибков... Так, говоришь, поприжали и вас господа-товарищи?

— Так точно-с! Только мы из-под земли достанем, если прикажете-с, — официант взмахнул салфеткой, исчез, будто в воздухе растворился.

— Да, был здесь совсем европейский шик, — продолжал баритон. — Целые состояния проматывались в неделю-другую. А какие обворожительные женщины встречались, боже мой! Гибнет культура. Гибнет...

—А вы, сударь, читали заявление господина Терауци? Как прикажете понимать? — спросил второй из пришедших.

Джекобс навострил уши.

— А понимать так, дражайший, что впредь суждено нам быть под эгидой Японии, — ответил баритон. — И слава богу! Не с большевиками жить.

— Но что скажет Америка?

— Пошумит, пошумит да и отступится. Японцы ее в свой тыл ни за что не пустят, дураками надо быть. Между прочим, открываются интересные перспективы. Имеется у меня прожект... — тут они оба понизили голос, и Джекобс уже больше ничего не мог разобрать.

Компания возле окна, повернув головы, также с любопытством глазела на вновь пришедших.

— Вот он, господа, собственной персоной! Видите каков, — говорил толстяк таким тоном, будто радовался возможности показать приятелям этакий редкостный экземпляр.

— Н-да... лакированный субъект, — раздумчиво протянул тощий и веско заключил: — А все ж — прохвост!

— Глядите — японец, — сказал одновременно молодой человек.

В зал вошел Хасимото. Он быстро огляделся и сразу направился к столику, где продолжали перешептываться баритон и его компаньон. На лице у японца появилась та радостная улыбка, которая заранее говорит, что хотя встреча и неожиданна, но приятна. Должно быть, у обладателя баритона, который сразу же положил нож и вилку и поспешил подняться, на лице тоже было написано нечто похожее; японец улыбнулся еще приятнее, и губы у него шевельнулись, готовые произнести слова привета.