— Гамов всем показал пример. За это я его уважаю. Не смейтесь, пожалуйста, — запальчиво возразил юнкер. — Ваш скепсис удивительно неуместен.

Видимо, они продолжали ранее начатый спор.

— Ну уважайте, уважайте. А мне-то с какой стати целоваться с ним? Красная девица он, что ли? — Войсковой старшина пожал плечами и пренебрежительно фыркнул. Затем обратился к Савчуку, считая его более серьезным и достойным собеседником. — Ох уж эти болтуны-политиканы! Удивительная переоценка сил и возможностей, даже с чисто военной точки зрения. Надо было нам наступать на Астрахановку. Установить связь с областью. Проявить максимум решимости. А мы попусту теряем драгоценное время. Произносим митинговые речи перед казаками. Обучаем сосунков стрелять из винтовки, будто можно человека сделать солдатом в три дня. Чепуха!

— Вы же знаете, что наступление на Астрахановку только отложено. Необходима перегруппировка сил, — опять вмешался юнкер.

— Ну хорошо. Перетасуем заново, согласен. Пополнимся еще одним наскоро сформированным батальоном добровольцев. Так они же, сукины дети, разбегутся при первом выстреле!

— Простите. Зачем же оскорблять патриотические чувства людей, — сказал юнкер, и красные пятна показались у него на щеках. — Как вы можете...

— Могу, — сказал войсковой старшина с усмешкой. — Знаю эту публику. Да вы не смотрите на меня такими глазами: я не большевик. Я — монархист, если хотите. Но дело надо делать умеючи. В этом суть моих расхождений с господином Гамовым. Его выступление преждевременно. Слишком локально, если вам угодно знать. И слава богу, что Сахалян у нас под боком. Слава богу. — Он посмотрел в окно на дымки недалекого китайского города и повернулся к Савчуку. — А вы что думаете по этому поводу?

— Я слышал, что вас поддержали японцы? — вопросом же ответил Савчук.

— Японцы?.. О да! — войсковой старшина грустно улыбнулся. — Такеда сформировал отряд в сотню штыков. Парикмахеры и прачки оказались прекрасно обученными солдатами. Этого и следовало ожидать, если учесть опыт прошлого... Но их участие, если вам угодно знать, рассчитано больше на политический эффект.

— В самом деле? А какой же результат? — поинтересовался Савчук.

— Двоякий. Одних эта открытая поддержка японцев ободрила. Если хотите, подтолкнула к выступлению. Других, я бы сказал, обескуражила. Да, — продолжал войсковой старшина очень серьезно, — нельзя не задуматься над тем, ради чего они полезли в свалку. Ведь мы недавно уже столкнулись с ними на поле брани. Не хотят ли японцы вновь воспользоваться ослаблением России в собственных интересах?

— Да уж наверно, — сказал Савчук.

— И вот что симптоматично, — продолжал войсковой старшина — Наш серятина-казак нашел способ высказаться по поводу участия союзников. Два дня назад повели мы совместно с ними наступление от вокзала к Астрахановке. Японцы вырвались вперед. Но гут их накрыла снарядами наша собственная артиллерия. Сразу ухлопали двоих, нескольких ранили — и они побежали назад, под укрытие.

— Это результат плохой взаимосвязи. Дело расследовалось, — возразил юнкер.

— Гм... Не думаю, — возразил войсковой старшина и в сомнении покачал головой. — Казак — продувная бестия. Схитрит... и сам руками разведет. Промашка...

«Ага. Значит, не все у вас гладко», — подумал Савчук с удовлетворением.

В эту минуту вновь появился есаул Макотинский.

— Пойдемте представиться начальству, прапорщик, — сказал он, считая долгом опекать Савчука.

Канцелярия штаба помещалась в так называемых парадных номерах гостиницы. В коридорчике их встретил дежурный офицер с хмурым, озабоченным лицом. Два хрустящих желтых ремня крест-накрест, маленький пистолет в желтой кобуре, в тон ремням, походили на сбрую, в которую его запрягли и пустили тянуть лямку.

— Прошу предъявить документы.

— Какие документы! Человек сегодня из рук большевиков вырвался, — вмешался есаул, видя некоторое замешательство Савчука.

Представительный усатый полковник заканчивал разговор с каким-то нескладным, высокого роста штатским. Тот стоял сбоку стола, почтительно наклонив голову. Скосив глаза, он внимательно посмотрел на Савчука.

Лицо у него самое обыкновенное: слегка приплюснутый нос, невысокий лоб, рыжеватые усики, водянистые глаза. Он был очень худ; мятый серый пиджак висел на нем, как на спинке стула.

— Так я надеюсь на вас. Будьте здоровы! — и полковник повернулся к Савчуку. — Это вы прибыли из Астрахановки?

— Из Хабаровска, — поправил Савчук.

Он стоял навытяжку и ел глазами начальство. Пожалуй, он несколько переборщил в своем старании.

— Прапорщик?

— Так точно.

— Прапорщик военного времени? Из вольноопределяющихся?

— По производству... за храбрость. Четыре Георгия.

— А-а! Ну рассказывайте, — полковник откинулся на спинку стула и еще раз окинул Савчука взглядом. Затем он обрушил на него град неожиданных вопросов.

— Н-да... Не наблюдательны вы, прапорщик, — сказал он тоном строгого выговора. И тут же стремительно поднялся из-за стола.

Савчук сделал пол-оборота налево и увидел шедшего от дверей невысокого офицера с черными усиками. Остриженные под ежик волосы придавали ему немного мальчишеский вид. На нем были мундир, широкие штаны с желтыми лампасами и высокие сапоги с маленькими шпорами.

— Запишите в завтрашний приказ, полковник, — начал он немного охрипшим голосом, не взглянув даже на Савчука. И стал диктовать свои замечания, связанные с сегодняшним объездом частей.