Поморцев вздрогнул. «Неужели Лисанчанский попался?»

— Гм, гм... Мы действительно несколько не сошлись во взглядах, — выдавил из себя полковник.

— Не сошлись и разошлись... Или разошлись потому, что сошлись? — Демьянов положил на колени полевую сумку, расстегнул ее. — А сколько получено за медь, вывезенную из Арсенала? Почему операция прошла вне обычного бухгалтерского учета?

Полковник отвел глаза в сторону.

— Меня тогда ввели в заблуждение. На виновников наложено взыскание.

— Это не меняет дела.

Поморцев провел холодной ладонью по влажному лбу. Он старался казаться спокойным. Но икра согнутой левой ноги тряслась под стулом, и он не мог остановить эту противную дрожь.

— Мы взяли Лисанчанского на берегу, как раз против вашей квартиры, — сообщил Демьянов. — Кстати, вы знакомы с полковником Мавлютиным?.. Встречались в Петрограде? Только?..

В половине одиннадцатого загудел арсенальский гудок. Гудел протяжно и долго низким, басовитым звуком.

Каждый, кто жил возле завода, знает, что такое гудок в неурочное время. Он врывается в дома, кричит об опасности. Кто, заслышав этот зов, не бросит все дела, не заторопится к проходной?

Демьянов взглянул на часы и поднялся.

— Собственно, мне нечего добавить. Как на духу перед вами, — тоже поднимаясь, сказал Поморцев.

— Ну, я не поп... Не мое дело грехи отпускать, — усмехнулся Демьянов. — Вот пойдем на собрание к рабочим. Что они скажут?..

— Ох, как это ужасно! Жить в атмосфере всеобщего недоверия... Вы представить не можете, как это гнетет... — Поморцев заломил пальцы, похрустел ими.

...Часа два спустя полковник Поморцев в расстегнутой шинели, не замечая холодного ветра, крупными шагами торопливо пересекал заводской двор.

В ушах еще звучало решение арсенальцев: «Общее собрание, считая начальника Арсенала лицом, не идущим в контакте с рабочими и демократией, постановило: отстранить его от занимаемой должности с прекращением выдачи ему за счет Арсенала жалования».

Поморцева догнал конторщик. Запыхавшись от бега, он сказал:

— А знаете, кто будет на вашем месте?.. Мастер Яковлев! Кто мог подумать...

— Мне это совершенно безразлично, — хмуро бросил Поморцев. С крыльца он поглядел на заводские корпуса. «Эх, дурак!.. Дурак... Не так надо было действовать».

Потапов утром выехал на базу Амурской флотилии. Он сидел в санях, свободно отпустив вожжи, смотрел, как убегает назад след полозьев и уходят постепенно за гребень горы невысокие деревянные строения городской окраины.

Дорога крутилась между голых кустов, всползала на увалы, стороной огибала сопку, поросшую редким желтолистым дубняком.

Ночью был туман, и деревья заиндевели. Когда взошло солнце, иней на них засиял тысячами алмазов.

Поездка была связана с обсуждавшимся в исполкоме вопросом об усилении обороны Дальнего Востока. Все тревожнее складывалась обстановка. Во Владивостоке рядом с японским военным кораблем «Ивами» бросил якорь английский крейсер «Суффолк». По приказу английского командования 25-й батальон Миддельсекского полка, расквартированный в Гонконге, заканчивал подготовку к переброске во Владивосток. В тихоокеанских портах Соединенных Штатов Америки — в Сиэтле, Портленде, Сан-Франциско — грузились военные транспорты, направляющиеся на Филиппины. В лагере Фремон, в Калифорнии, под начальством генерал-майора Грэвса тренировалась 8-я американская дивизия, которой по планам военного министра Ньютона Д. Бекера и начальника штаба армии США Нейтона С. Марча предстояло осуществить оккупацию русского Дальнего Востока. Бекер и Марч были озабочены подбором соответствующего офицерского состава; солдаты 8-й дивизии подвергались негласной проверке с целью устранения неблагонадежных. В свою очередь Япония значительно усилила гарнизоны, расположенные в Квантунской области, и была готова в любой момент захватить КВЖД и двинуть свои войска на территорию России.

Город скрылся из виду, но над пологим скатом загородившей его сопки виднелись еще ровные, прямые столбы дыма. Было морозно и тихо.

Дорога шла в гору. Потапов был в сапогах, и ноги у него начали зябнуть. Не выпуская вожжей из рук, он соскочил и зашагал сбоку саней. Идти было трудно, так как дорогу на открытом склоне перемело снегом. Пока Потапов добрался до пригорка, с которого открылся вид на базу, он порядком устал, зато согрелся.

Верстах в четырех от базы он догнал матроса, шагавшего с сундучком по дороге.

— Садись, товарищ!

Матрос поставил сундучок в передок и на ходу запрыгнул в сани. Был он немолод, должно быть призван в годы войны из запаса.

— А снегу тут поболе, чем в Благовещенске, — сказал он, бросив взгляд на Потапова.

— Вы с «Орочанина»? — спросил Михаил Юрьевич.

— Так точно, — подтвердил матрос. — Откомандирован для госпитального лечения. Закурить не найдется?

— Я некурящий.

— Жаль. Привычка, знаете.

Он прикрыл рот ладонью, подул в нее и стал осторожно снимать пальцами с кончиков рыжих усов обтаявшие льдинки.

— Что нового в Благовещенске?

— Да, знаете, хорошего мало, — сказал матрос, еще раз внимательно посмотрев на Потапова. — Там такую могут заварить кашу, что не скоро расхлебаешь. Золотопромышленники да богатое казачество. Пока эсеры нам зубы заговаривают, они петлю ладят. Спелись, якорь им в душу! — он сплюнул и мрачно выругался.

На спокойном крестьянском лице матроса, когда он заговорил о положении в Благовещенске, появилось выражение такой злобной решимости, что Потапов и без слов понял, насколько накалена там обстановка.