Старик Ферапонтов работал во дворе ресторана «Олимп», управляя своей точильной машиной, поразительным произведением кустарно-базарного технического дизайна. На небольшой колесной платформе был установлен электромоторчик, приводивший в движение вал с насаженными на него многочисленными точильными и шлифовальными кругами. Сама платформа и воздвигнутая на ней станина являли собой прихотливую связку из пластмассовых и металлических анодированных труб, на которой еще были подвешены звякающие колокольцы и мигающие электрические лампы. Жужжал мотор, взвизгивала сталь на крутящемся камне, летела белая от перекала россыпь искр.

— Здравствуй, дедушка, — вежливо поздоровался с точильщиком Уколов.

— Здорово, внучек, — хитро усмехнулся старик, искоса взглянув на долговязого лейтенанта. — Тебе что, шашку наточить надо?

— Нам шашки по форме не положены, — серьезно ответил Уколов.

— Ну да, запамятовал я, — легко согласился Ферапонтов. — Это до революции наш урядник носил «селедку» на поясе. Давно было…

— Давно, — подтвердил я. — А вам и шашки точить доводилось?

— А как же? — удивился дед. — Конечно! Все точил, всякую оружию… Сейчас пенсию за двадцать пять годов стажа платят. Вот, считай, у меня три полные выслуги рабочие есть. И все по металлическому делу…

Круг с кожаной обтяжкой доводил нож в руках Ферапонтова до солнечного сияния, кожа, выглаживая сталь, густо шипела.

— Дед, а ты ведь не только точишь ножи, — сказа Уколов, — Ты их и делаешь?

— Делаю, — кивнул старик и, подергав усами, взглянул на меня. — Подь сюда…

Я подошел, он взял меня за руку, засучил мой рукав и, держа нож двумя пальцами, как опасную бритву, быстро и щекотно провел им по коже, дунул — взлетели волоски, рука была выбрита дочиста.

— Вот как нож по-настоящему точат! — довольно ухмыльнулся он и обернулся к Уколову. — Нож мой тебе, сынок, ни к чему. И не по карману. Мои струменты специалисту потребны, делаются особо и стоят дорого…

— В чем же их особенность? — спросил я.

— В конструкции, в закалке, в заточке… — охотно объяснил Ферапонтов. — Дома, на хозяйстве, мой нож вроде ни к чему, потому как это орудие производственное: место ему на ресторанной кухне, в столовой или в мясном магазине…

— Это еще почему? — с вызовом спросил Уколов.

— По кочану да по кочерыжке! Дома ты кило мяса на гуляш и перочинным режиком настрогаешь. А мой нож весит ровно полтора фунта — шестьсот граммов. Спинка лезвия — почти полсантиметра, а острием бриться можешь. Кровосток — мелкий с уступчиком, чтобы ножевище в мякоть легче входило. Да что там! Я ножики делал самому Тихону Мартемьяновичу Юшкову, бывшему царскому повару, он потом в Париже на какой-то выставке по селянке и окрошке чемпионом мира стал! Мой нож из тыщи других сразу выделишь…

— Вы хотите сказать, что свой нож сразу опознаете? — уточнил я.

— Да ты что, смеешься? — обиделся было старик, но потом ухмыльнулся. — Нешто бумажечку, твоей рукой написанную, не опознаешь? А на моем ножике мой почерк, как клеймо собственное…

Я расстегнул портфель и вынул найденный в рощице около стоянки нож.

— Этот нож вам незнаком?

Старик взял его в руки, ласково огладил обушок.

— В позапрошлом годе я его делал… Из вагонной рессоры — нет матерьяла лучше, гибкая сталь упружистая… — Он посмотрел ржавчину на свет, покачал головой, неодобрительно хмыкнул. — Вот свинюга, как вещь хорошую испакостил!..

— Кто?! — выдохнул я.

— Кто-кто! Валерка Карманов, повар… — старик покачал нож и добавил: — Им за день хоть десять пудов мяса наруби, руку не отмотаешь…

Пока я убирал нож в портфель, Ферапонтов снова запустил свое сооружение, бормоча в усы:

— А для малого разделочного ножа лучше всего идет разогнутый подшипник…

Вечером, подходя к своему дому, я встретил Сеньку Толстопальцева. Он широко улыбался. На его бледном лице мелькали отблески рекламы такси.

— Сколько лет, сколько зим! — зарадовался он. — Раньше годами не встречались, а теперь чуть не каждый день.

— Ну, допустим, не каждый день, а половина осени пробежала…

— Слушай, Борисок, а ты что, здесь живешь? — спросил он.

— Да, вот мой подъезд, — показал я.

— Прекрасный повод выпить рюмочку двум друзьям! — уверенно сообщил Сенька. — Столько лет не было случая посидеть…

Честно говоря, особого желания сидеть с Толстопальцевым и предаваться воспоминаниям юности у меня не было. Да и, глядя на его тяжелый портфель, я не совсем верил, что встреча наша произошла совершенно случайно. Однако законы гостеприимства, которые живут во мне неистребимо, оказались сильнее.