Время опускало свои шторы. День темнел. В тихом монастыре полудремно бродили строптивые монахи, не признавая силу силой, выстраивая свои планы и в своих думах опираясь на свой опыт, на свое понятие истины и справедливости. Чем определялись они, ведая коварную силу репрессивных органов, на что уповали, подчиняя себя и свои мысли одной цели…

Генерал искоса поглядывал посуровевшими глазами на Чана. В последнее время он со скрытым недовернем вникал в слова подчиненного. Обычно быстрый, уверенный в решениях полковник представлял сейчас человека не в меру тихого, ко всему осторожно и пристально приглядывающегося, прислушивающегося. Жесткий командный голос сменился интонацией услужливого клерка. Что-то изменилось в Чане. Только глаза острые, пронзительные оставались по-своему гордыми и цепкими.

Генерал приблизительно мог указать время, с какого офицер начал меняться. Но что способствовало перевоплощению, ответить не мог. А ведь это был самый ценный офицер в его аппарате. Такой, которого побаивались и уважали. Открытый в суждениях, он все же не давал повода начальству для придирок и взысканий. В своем деле он умел, он мог. И за это его, по возможности, старались не трогать, не лезли ни в други, ни, тем более, во враги. Toлькo он мог полно и компетентно ответить, что замышляют янки, где расселись японцы, под какими парочками любвеобильной четы скрываются мудреные агенты французских служб, кто путешествует под видом германских коммивояжеров, английских аристократов и прочей тайной шелухи, которую стремится иметь каждое сколько-нибудь значащее государство. Даже карлик Израиль утвердился в Гонконге и оттуда прощупывают твердость почвы на материке.

Шеф отчетливо помнил, когда американцы начали запрашивать специалистов национальных видов борьбы. Уже тогда Чан с подозрительной осторожностью начал присматриваться и к тем, и к другим. И шеф был согласен: в тех вещах, где месть могла перейти в рамки тотального уничтожения, нужно сохранять чувство дистанции и безопасных отношений. Но на том, что эти отношения не должны влиять на сам ход работы и отношения внутри отделов общественной безопасности, тоже всегда настаивал и требовал выполнения всех формальных и прочих увязок. И теперь, когда явно в полковнике начала прослеживаться медлительность, сверхосторожность, словоохотливость, но опять же прикрытая какими-то неизвестными соображениями, генерал по-простому стремился понять подчиненного. Узреть пружины, сдерживающие бьющую через край инициативу подчиненного. Другому запросто указал бы на издержки службы. Но одергивать Чана в вопросах преданности работе было слишком некстати. И сейчас, размышляя о своих сомнениях, генерал был уверен: чем бы ни закончилось дело монаха, полковник сможет представить все в терпимом виде, найти аргументы, подтверждающие обоснованность его действий. Это был Чан.

Чан сидел напротив. Большой письменный стол разделял их. На нем стояло несколько миниатюрных сувенирных игрушек военной техники. Хозяин кабинета часто трогал их, вертел в руках, вытирал с них пыль и разглядывал каждый раз как будто заново. Расставлял на столе стволами к посетителю, без конца забавляясь строгим, воинственным видом игрушек.

Сегодня генерал был явно в располагающем для откровения состоянии. Спокоен. Философски нетороплив, внимателен. Но, размышляя о возможностях шефа, Чан полностью отдавал отчет, что границы начальника доходят только до подчиненных: дальше он, как простой солдат, выходит из строя большой политики, реальной власти. И поэтому речистость генерала не поможет, если подчиненный не утвердит сам в полной мере свои стратегические цели таким образом, чтобы никто не смог обвинить его, полковника, в предвзятости к какой-либо группировке.

«С шефом можно сойтись по существу, — размышлял про себя полковник, незаметно наблюдая за его глазами через полировку стола. — Он уже в возрасте. Еще четыре года, и в семьдесят лет у него появится много доброжелателей, мечтающих отправить строптивого начальника на покой, подальше от кухни внутренней политики. Отставка неминуема. И это несмотря на то, что свои дела в течение довольно длительного времени генерал вел весьма успешно. Кто будет следующим? Останется ли Чан также неуязвим для недругов, как сейчас? На них ответит только время».

Это заставляло Чана стать более скрытным, чем обычно, более тщательным в выборе хода. Одними словами трудно склонить к своей истине таких людей, как генерал. Тем более тех, кто выше по рангу. Только самоличная уверенность, сознание того, кто насколько силен, дадут ту сдерживающую мысль, чтобы понять: не так-то сильна на местах власть центра, чтобы уповать на нее как явление свыше. Выждать время. Подвести шефа к финалу так, чтобы поверил, что доверительные контакты нужно поддерживать со всеми, кто имеет влияние и собственную силу на территории метрополии. Тогда можно в запутанных дебрях китайской действительности, и ужасных лабиринтах взаимоотношений между группировками, формациями, партиями иметь сообразующую силу, подправлять события в нужное русло, заставлять тех и других считаться с законной властью и с теми положениями, которые требует государственность.

Зачем это Чану? Сам бы он не ответил. Почти все шло своим чередом. То, что выработалось годами, чего требовала его чисто китайская натура со всеми сложностями и выгодами его работы.

Время утомительно затягивалось: Чан решил начать разговор, не торопя события, настраивая тему на ход своих мыслей.

— Три провинции — Гуйчжоу, Хунань, Сычуань, готовы встретить агента. Армейские подразделения стараемся использовать в самых малых количествах, порядка двух-трех полков. Они только для блокирования территории дозорами, занятия перевалов. В основном надеемся обойтись своими силами.

— А в Пяти Кряжах? Разве я не советовал утвердить там наблюдательные пункты? — с недовольством в голосе прошамкал генерал.

Чан согласно кивнул головой:

— Боюсь, что туда мы опоздали. Я не стал распылять силы дальше. Мы контролируем большую территорию. Все прочее излишне. В начальном виде план таков: выйти на след, определить путь движения, составить вероятный маршрут его дальнейшего следования и в месте наиболее подходящем встретить всеми имеющимися силами с таким расчетом, чтобы ни он сам, ни монахи не смогли использовать свои возможности и уловки, как это им удавалось раньше. Если будет замечено продвижение мобильных групп со стороны монастырей, предполагается под видом маневров ввести дополнительные части. Отсечь их от агента, перекрыть иные пути отхода.