Шрифт:
– Я ничего такого не предлагаю… Вот если бы к Бояринову в дом как-нибудь проникнуть, другое дело.
– И в чужой дом не полезу! Попроси Эрика, у них с секретаршей Бояринова роман. Она его тайком впустит, когда хозяин уйдет на работу. А что ты надеешься там найти?
– Эрик откажется. Ладно, поехали к Василисе, покажем ей фотографии…
Астра ушла от ответа. Матвей попросил у официантки счет.
Они молча, как раздраженные муж и жена, вышли к машине. В воздухе стояла водяная пыль, над городом плыли дождевые тучи.
– Черт, зонтики остались в номере…
Астра приготовилась отбивать его атаки, но ошиблась. До самого дома Василисы он рта не раскрыл.
– Одна пойдешь?
– Я на пару минут, ты посиди в машине.
Матвей кивнул с деланым равнодушием. Он включил «Радио Ретро», приоткрыл дверцу и откинулся на сиденье. На ветровом стекле показались мелкие капли.
Астра смело шагнула во двор. Рыжая Муська тявкала, виляя ей хвостом, как хорошей знакомой. На крыльце уже стояла Василиса в шерстяной кофте и платке.
– Дождь будет! – широко улыбнулась она. – А вы что, все-таки надумали поселиться у меня?
– Пока нет. Я вам хочу фотографии показать.
– Какие фотографии?
– Московских родственников Николая Порфирьевича.
– На что они мне сдались? – поджала губы женщина.
Однако гостеприимство взяло верх над обидой на бывшего работодателя, и она пригласила Астру в дом.
Матвей смотрел, как Муська, выбежав за калитку, разглядывает его машину. Она заливалась пронзительным лаем.
– Цыц ты, малявка! – буркнул он. – В ушах заложило!
«Я могла бы побежать за поворот… – выводило радио. – Я могла бы, только гордость не дает…»
Муська, добросовестно исполнив свой собачий долг, вернулась во двор. Моросило. По улице прошли двое туристов в костюмах хаки и сандалиях на босу ногу. Они искали, кто сдает комнаты.
Через несколько минут с крыльца спорхнула Астра и, довольная, похвасталась:
– Бояринов у нас в кармане!
– Каким образом? У Василисы на него компромат?
– Она кое-кого узнала на снимках…
Чувство самосохранения оказалось у Игоря Тарханина не самым сильным. Он боялся, конечно, повторного покушения, но что-то подсказывало ему: злоумышленник или злоумышленники, если их несколько, на время перестали им интересоваться. По неизвестной причине. Пока он лежал в больнице, ничего угрожающего не происходило. Никто его не искал, не следил за ним, не звонил матери и отчиму… То есть звонки были исключительно от друзей и знакомых семьи, от коллег по работе, которые сочувствовали и предлагали помощь.
Возможно, его не собирались убивать, просто хотели вывести из строя, отвлечь от Ульяны. Да, именно с Ульяной он связывал происшествие, уложившее его на больничную койку. Сама судьба распорядилась так, чтобы он переосмыслил свою жизнь и определился с приоритетами!
Астра и Матвей исчезли, даже на телефонные звонки не отвечали. Правда, госпожа Ельцова предупредила, что им нужно уехать, но куда, на сколько, не уточнила. Вероятно в Суздаль, догадался Тарханин. Что ж, пускай…
Оправившись от недомогания, он выписался на амбулаторное лечение. Врачи советовали больше лежать, избегать физических перегрузок и волнений. Легко сказать! Попробовали бы сами не волноваться…
В пустой квартире Тарханину постоянно мерещились какие-то звуки, скрипы и возня за входной дверью. Он подкрадывался к глазку и убеждался, что имеет дело с разыгравшимися нервами и бурным воображением. На ночь он глотал снотворное, но заснуть удавалось с трудом. В один прекрасный момент он осознал, что потребность видеть Улю превращается в навязчивую идею, своего рода манию.
Он решил дать выход этому рискованному желанию…
«Должно быть, меня оставили в покое именно потому, что я отстал от Ули, и если я снова появлюсь и начну докучать ей, последствия могут быть роковыми, – размышлял Тарханин. – А, плевать! Зато я увижу ее…»
«Или не ее! – не преминул возразить внутренний оппонент. – Ты же сомневаешься, что Уля – девушка из твоей юности. Она другая! Тебя просто шлепнут из-за этой другой, парень! Застрелят из какого-нибудь чердачного окошка, или попадешь в темноте под колеса неизвестного автомобиля. Глупая бесславная смерть! Во имя чего ты лезешь на рожон?»
«Во имя любви!» – хотел сказать Тарханин.
Его остановила до тошноты дешевая тривиальность этой великой фразы. Люди умудрились затаскать святое и возвышенное, превратить в пошлость… Он посмеялся над своей доморощенной философией и перестал искать ответ на вопрос «Зачем?», но не отказался от самой идеи.