— И что же произошло, когда вы подошли к алтарю? Богенбрум шумно вздохнул и обратился к Венис:

— Скажите, а чай мне не возбраняется?

— Только фруктовый.

— Можно чашечку?

— Пожалуйста.

Филомела поставила на журнальный столик перед Францем поднос с чаем, вареньем и булками.

— Морис, вы тоже угощайтесь, — пригласила она Вейвановского.

— Спасибо, — ответил тот.

После нескольких глотков чая Богенбрум продолжил повествование:

— К тому, что случилось в церкви, я готов не был. С такими вещами в своей практике мне сталкиваться не доводилось, моим коллегам по университету и знакомым, насколько я знаю, — тоже. Меня просто вдруг парализовало, я не мог пальцем пошевелить. Какая-то непонятная сила перевернула меня в воздухе, содрала с меня одежду и уложила навзничь на невидимый стол прямо над алтарем. В церкви было достаточно темно, к тому же я был ошеломлен внезапностью нападения и поэтому не заметил, как рядом со мною возникла загадочная фигура в длинной монашеской рясе с капюшоном, целиком скрывавшим лицо. Она начала ходить кругами вокруг меня. Я пытался что-то сказать, но в церкви совершенно не стало звуков.

— Как так? — не понял Вейвановский.

— Полная, непроницаемая тишина. Даже если бы я пробовал кричать во всю глотку не было бы слышно ничего. Как будто уши заложило мешками с песком, — такое, знаете, гнетущее, подавляющее безмолвие.

— И что же делала эта таинственная фигура? — спросила Венис.

— Я мог видеть, только краем глаза, меня как будто приклеили головой к этому невидимому столу. Похоже, она перемещалась вокруг алтаря в определенной последовательности, то есть, мелькала в пределах того узкого участка, который я мог видеть, через строго фиксированные интервалы. Так продолжалось некоторое время, а потом этот монах начал что-то рисовать на моем теле.

— Когда вы упали на крышу, на вас никаких рисунков не было, — заметил Морис.

— Неудивительно. С меня вполне могло кожу сорвать в этом смерче.

— Вы сами не видели, что на вас рисуют? — задала вопрос из своего кресла Филомела.

— Опять таки — краем глаза. Какие-то полосы и значки. Причем наносил он их не сразу, а в несколько приемов, со строго определенных позиций. Наверное, существовала некая последовательность, но я ее не уловил. Эта живопись тянулась очень долго, несколько часов. Я, кажется, потерял сознание, потому что следующим помню уже то, как Стив или Густав пощечинами приводили меня в чувства. Я забыл, что звуков в церкви нет, и хотел им сказать, что необычайно рад их видеть, но находиться им здесь очень опасно. Но их тут же рывком унесло вверх, под самые своды, а затем вихрь выбросил их в окно, и меня — вслед за ними.

— Кто их унес вверх? Вы не заметили? — спросил Морис.

— Что-то невидимое. Должен сказать, что вихрь, который потом подхватил и меня, был чудовищен. Звук вернулся; рев и грохот были невыносимы. Меня трепало как пушинку.

— А на что было похоже там, внутри этого вихря или смерча?

— Даже затрудняюсь сказать. Водоворот, наверное, был бы самым подходящим сравнением. Вполне возможно, что сознание я терял и там.

— Все ясно, — сказал Вейвановский. — Смерч пронес вас через горы и бросил на крышу вниз головой. Я помню, как вы кричали при падении.

Богенбрум виновато улыбнулся:

— Я, к сожалению, этого совершенно не помню. Но зато испытал ни с чем не сравнимое чувство ужаса, когда пришел в себя, а на лице у меня — удушливая гадость, а сам весь обмотан трубками, будто паутиной. Пожалуйста, Филомела, извините, что заставил вас сегодня утром поволноваться.

— Умоляю, Франц, достаточно, — замахала та рукой. — Вашими и Мориса стараниями у меня скоро наступит передозировка извинений и комплиментов.

— Больше не буду, — отвесил легкий поклон Богенбрум. — Вот, собственно, и весь мой рассказ. Согласитесь, то, что я сделал, — просто ужасно. Втянул двух совершенно посторонних людей в это жуткое приключение. И все из-за собственного легкомыслия. Думал, что если я — профессор, то уже и море по колено. Больше всего жаль Густава. А что это за ранение, из-за которого он не сможет восстановить свои умственные способности?

— Повреждение модуля простаты, причем давнее, — ответила Филомела.

— Что я могу сделать, чтобы улучшить его состояние? Какая-нибудь терапия, уход?

— Кроме донорства — ничего, — резко ответила Венис. Богенбрум поиграл желваками, размышляя, затем сказал:

— Так как Густав пострадал исключительно по моей вине, я готов поменяться с ним модулями. Когда вы будете готовы к операции?

— Вы это серьезно, Франц? — неподдельно удивилась Филомела.

— Совершенно.

— Я не знаю, как Эшер чувствовал себя до сих пор со своим дефектом, но боюсь, что жизнь после подобной пересадки не будет доставлять вам прежнего удовольствия.

— Гораздо большие мучения будет причинять мне осознание того, что такой замечательный ученый, изобретатель интерферотрона…

— Как вы сказали? Интертрона? — переспросила Филомела и хитро глянула в сторону Мориса. Тот опустил глаза, якобы для того, чтобы взять с подноса булку.

— Интерферотрона.

— А что это? — с невинным видом поинтересовалась Венис.

— О-о, это замечательный аппарат. Я ни разу не встречался с аналогичными конструкциями. Позволяет считывать прошлое, причем, по словам Густава, показывает его на экране наглядно, в движении.

— Даже так? — Филомела продолжала обстреливать Вейвановского насмешливыми взглядами. — Очень интересно. Тогда я вполне понимаю, Франц, вашу готовность, пожертвовать собою.

— Это в каком смысле — пожертвовать? — занервничал Богенбрум.

— В самом прямом, — с серьезным видом ответила Филомела. — В домашних условиях всегда существует элемент риска даже при самых простых оперативных вмешательствах. Здесь же речь идет об очень сложной операции. Одних медсестер понадобится не менее восьми. Вы, Морис, тоже будьте наготове. И вас, Франц, и Густава придется буквально разобрать на кусочки, чтобы осуществить обмен модулями. С обратной же сборкой сами знаете, как иногда случается: то одна деталь лишней окажется, то несколько не туда попадут. Но раз вы решились, отступать не будем. Завтра к обеду вы вполне выздоровеете, а операцию, чтобы не терять времени зря, назначим, ну скажем, на пять вечера. Часам к семи-восьми утра, глядишь, и закончим.