— Нет, — быстро ответил Франц, встал и уселся на диван. Филомела вернулась в свое кресло, а Морис занял место рядом с Богенбрумом.

— Скажите, Франц, а как вообще вы тут все очутились? — задал вопрос Вейвановский. — Я видел только вас одного вываливающимся из… из… условно говоря, отверстия в небе. Стив и Густав, надо полагать, прибыли таким же образом?

— Да, наверное. Это когда нас засосало каким-то смерчем в церкви, — задумчиво сказал Богенбрум. — Вы знаете, где находится Кантабиле?

— По ту сторону гор? — спросила Венис.

— Господи, я сам даже не знаю, на какой стороне нахожусь. Это западное побережье?

— Нет, восточное, — хором ответили Морис с Филомелой.

— Однако.

После этой многозначительной фразы Богенбрум замолчал. По лицу у него заходили желваки, и Венис уж было вознамерилась его предупредить, что он может раскрошить свои не до конца закрепившиеся челюсти, когда Франц вновь заговорил:

— Как называется ваш поселок?

— Тупунгато.

— Название мне ничего не говорит. Где вы располагаетесь?

— На юге. Вулкан Майпо как раз рядом с нами.

— Получается, что вихрем нас швырнуло через горы… Филомела, мне можно курить?

— Сегодня — только одну, и исключительно слабые сигареты.

— Дайте мне ваши, пожалуйста.

Богенбрум закурил, выпустил в потолок струю дыма и начал свой рассказ, который до событий понедельника, 11 августа 2462 года, ничем не отличался от того, что узнали от Франца двое приятелей в Кантабиле, неосторожно пустившие его в дом. Дальнейшая история в версии Богенбрума выглядела следующим образом.

— Я всегда просыпаюсь рано, по старой привычке. В Оливаресе и Яркенде я привык делать зарядку, — до океана в тех местах, где мне доводилось снимать жилье, было далековато. Здесь же пляж оказался почти рядом, и я надумал искупаться. Накануне Густав рассказал мне, что поблизости в Сапале — так, кажется, называется эта деревушка — есть старые постройки. Я решил заглянуть туда после купаний. Густав предупредил меня, что там — зона психовозмущения и не рекомендовал идти одному. Но меня тяжело испугать всякими психическими аномалиями: как-никак, я профессор хореоматики. Приняв дозу гиперконсерванта, я пошел на пляж, где провел, кажется, не более получаса. Там я встретил старого знакомого, один мирный генетический курьез, и мы чудесно провели время вместе.

— Что еще за курьез, Франц? — не понял Вейвановский.

— Один из побочных продуктов деятельности генетических лабораторий. Похож на огромную глыбу с щупальцами, глазом и зубастым ртом. Но питается исключительно водорослями. Его разрабатывали как пробный вариант для более хищной, плотоядной модели. Но до серийного производства дело не дошло, и он остался единственным, совершенно безобидным экземпляром. Часто показывался на пляжах Оливареса, где ему дали кличку Ихтиандр.

— Странное прозвище, — сказала Венис. — А что заставило вашего Ихтиандра переместиться сюда?

— Очевидно, отсутствие человеческой компании. Он привык, что с ним все время игрались и возились. Оливарес же теперь практически пуст. Я попытался восполнить недостаток общения, но так как обещал к одиннадцати быть у Макналти, то не стал особо задерживаться на пляже и пошел прямо в Сапалу.

— Без экипировки? — спросила Филомела.

— А зачем? Есть другие способы защиты.

— В аномальной зоне? — фыркнула Венис. — Какие же, например? Богенбрум сделал длинную затяжку, стряхнул пепел и ответил:

— Самый надежный способ — это никого и ничего не беспокоить. Когда в зоне возмущений появляется вооруженный до зубов воин, сверкая сталью и пластиком, то к нему мгновенно устремляются все элементалы. Он для них как приманка. Я поступаю иначе и в таких ситуациях всегда старательно обхожу опасные участки.

— А как вы их определяете? — Венис скептически глядела на Франца.

— Посредством биолокации.

— Это с помощью лозы, что ли?

— Да. Сорвать подходящую веточку по дороге труда не составляет. Остальное — дело умения и опыта.

— Вы хотите сказать, что в Сапале вас никто не заметил? — спросил Морис.

— Практически да. Вплоть до того момента, когда я подошел к алтарю в церкви Святого Обрезания Господня.

— Простите, Франц, но что вы надеялись найти в, как я понимаю, заброшенной церкви? — поинтересовалась Филомела.

— Коран.

— Коран? Откуда он мог там взяться?

— После разгрома ислама уцелевшие экземпляры были разосланы по христианским церквям, где эту книгу положено было ритуально топтать и оплевывать на каждой воскресной проповеди. Коран — единственный сакральный текст, который мне до сих пор никак не попадался в руки.