Но напрасно заглядывала я в могилу, напрасно звала его — он не откликался.

Где же он мог быть?

Он никогда не уходил с кладбища, особенно ночью.

Вдруг в лунном свете я увидела его стоящим у калитки, выходящей на дорогу, которая ведет из города ко дворцу принца; он наполовину был скрыт каменной колонной и, казалось, что-то высматривал или к чему-то прислушивался.

— Что он там делает? — спросила я сама себя и из любопытства пошла к нему.

Было холодно, и я сильно озябла.

Самуил Барцель поставил свою лопату и в ту минуту, когда я подошла к калитке, направился куда-то по дороге.

— Что он задумал? — спрашивала я себя.— Что он ищет в лесу, что заметил там?

Я ждала у калитки. Вскоре он возвратился, держа что-то на руках.

Я очень испугалась.

— Урсула! — проговорил он вполголоса, увидев меня.— Смотри, ребенок!

— Как,— воскликнула я,— что это значит? Что вы намерены с ним делать?

— Послушай, Урсула,— продолжал он шепотом, укрывая совсем озябшего новорожденного ребенка,— ужасно было смотреть! Вообрази, молодая женщина положила там около дерева своего ребенка и ушла.

— И вы подобрали его?

— Он ведь умер бы от холода, Урсула, он уже наполовину замерз!

Самуил Барцель, этот обычно грубый и неприветливый человек, был в эту минуту нежнее и чувствительнее меня.

— Что вы с ним собираетесь делать? Чем станете его кормить, Самуил? — воскликнула я.— Не хватало нам еще чужих детей! И что люди обо мне подумают?

— Пусть думают, что хотят,— отвечал он. Затем взял лопату и сам понес ребенка домой.

Я шла за ним, ворча то громко, то про себя.

Теперь мне больно об этом вспоминать, но тогда я именно так думала.

Нам и без того часто нечего есть, а тут еще дитя — чужое дитя, к тому же, о котором каждый может подумать, что оно мое!»

Мартин невольно улыбнулся, вспомнив, как Урсула вечно уверяла его, что ни одна мужская рука ее не касалась и что маленький Иоганн на самом деле найденыш. Завещание подтверждало это, но Мартин и без того не сомневался в правдивости ее слов.

«Маленький новорожденный мальчик,— писала далее Урсула,— был очень слаб и болен. Холодный ночной воздух пагубно отразился на его здоровье, и если бы он оставался на дороге еще несколько минут, то, о Боже, его уже нельзя было бы спасти, он погиб бы! Много трудов стоил мне уход за ним. Часто я недоедала, чтобы купить ему немного молока. Самуил Бар-цель тоже любил маленького Иоганна, как своего родного ребенка.

Но он все-таки на мне не женился, хотя и видел, что я заменяла ребенку мать.

Так проходили годы. Маленький Иоганн рос, как положено, но не хотел учиться говорить, и вскоре мы заметили, что он нем. Очевидно, на морозе он лишился способности говорить.

Я была очень недовольна, что приходилось содержать лишний рот, и не раз бранилась из-за этого с Барцелем. Теперь я чувствую свою несправедливость; не будь Иоганна, я не испытала бы многих счастливых дней на исходе своей жизни.

Недаром говорят, что подкидышам везет. Снова-таки по велению судьбы, маленький Иоганн, начавший уже ходить, вышел однажды из калитки и перебежал через дорогу. Его все тянуло к деревьям, где он когда-то лежал. Вдруг его задела коляска и сбила с ног. Тут подошел князь Монте-Веро, поднял его и на руках принес к нам.

Так мальчик узнал князя и полюбил его. Я понимала все его жесты и знаки и видела, что он все время думает о князе.

Когда через несколько лет Самуил Барцель заболел и был при смерти, я побежала во дворец на Марштальской улице и сообщила об этом князю; он приехал, и когда старый могильщик навеки закрыл глаза, он взял к себе маленького Иоганна, а вместе с ним и старую Урсулу.

Все было так, как я описываю, в том беру Бога в свидетели.

О матери маленького Иоганна я никогда ничего не слыхала. Как обрадовалась бы она, узнав, что князь взял на себя заботу о мальчике!

Мои дни проходят спокойно и счастливо, мне не на что тратить деньги, которые князь велит мне ежемесячно выплачивать.

В то время, как я пишу, я уже успела скопить восемьдесят золотых монет, и сумма все увеличивается.

Но может случиться, что скоро я умру, так же как и старый Барцель, об упокое души которого я постоянно молюсь! Мне скоро шестьдесят шесть лет, и следует приготовиться к смерти.

Оттого я теперь и пишу (пользуясь тем временем, когда Иоганн спит), чтобы знали, как в случае моей смерти поступить с деньгами.

Моя последняя воля такова, чтобы все, что я скопила, а именно все то, что найдется в этой вазе, было отдано теперешнему могильщику при кладбище Святого Павла; ему должно быть не легче, чем было Самуилу Барцелю и потому деньги эти ему пригодятся.

Я ставлю только одно условие: он должен из этих денег поставить Самуилу Барцелю, похороненному на кладбище Святого Павла, крест с золотой надписью:

"Здесь похоронен могильщик Самуил Барцель, и крест этот поставлен Урсулой Вессельмон, покоящейся на чужбине."