19 февраля 1835 году Село Болдино

Милостивый государь Александр Сергеевич!

Относился я к Вам 30-го октяб[ря] на счет взыскания Московского Опек.[унского] Совета по залогу сельца Кистенева, что поступило из Вашей части 7200 руб. из С.[анкт-] Петербургского Опекун.[ского] Совета, части Сергея Львовича 1270 руб. и при оном переслал из указов выписку, на ето я и получил Ваше приказание от 10 ноября, что долг Ваш в Москов.[ском] Опек.[унском] Сов.[ете] Вы сами уплотите, а из доходов болдинских не должно тратить ни копейки; долг Сергея Львовича уплотить.

По оному приказанию немедля уплотил долг Сергея Львовича 1270 руб. и тогда же упросил Нижегородское Губернское Правление на Ваш долг отсрочку на 4 м[еся]ца — она коньчилась 11-го февраля.

Тоже 15 генваря сообщал Вам, что еще поступило взыскание по залогу села Болдина части Сергея Львовича из С.[анкт-] Петерб.[ургского] Опекун.[ского] Сов.[ета] на 11,114 руб., и при оном переслал копию указа.

На ето получил от 27-го генваря Ваше распоряжение, дабы немедленно внести 4000 за Сергея Львовича, а остальные за Вашую долю получить отсрочку на 4 м[еся]ца.

Требует С.[анкт-] Петерб.[ургский] Опек.[унский] Сов.[ет] с Сергея Львовича по залогу села Болдина асыгнациями 11,114 руб. кроме 7200 руб., которые следует внести за Вашую часть, числеющуся в сельце Кистеневе — всего по требованию Москов.[ского] Опек.[унского] Сове.[та]и С.[анкт-] Петербургского следует уплотить по залогам 18 314 руб. асыгнациями. —

У меня по сие число находится из разных сумм наличных денег 12 000 руб. монетой, оные деньги я бы к Вам отправил в генваре м[еся]це еслибы не было так большого взыскания на село Болдино — теперь я полагаю нужным удовлетворить Опек.[унский] Сов.[ет] по залогу болдинскому, а остальные, куда прикажите к Вам пересылать.

По приказанию Вашему на ету почту отчетов за 1834 и 1835 год не успел зготовить — оканьчиваю овес молотить, который поступить в продажу до 25 числа етого м[еся]ца, рожь коньчил молотить по 20 генваря, и всю продал в генва[ре] м[еся]це: 380 четв.[ертей] по 17 руб. 20 ко. и 230 четв.[ертей] по 16 руб. 40 ко. Сего числа насыпаю овес в Лысково, почем продам уведомлю на будущей почте.

В селе Болдине и Кистеневе все благополучно — о чем доносит с истинным высокопочитанием и таковую же преданностию Ваш

милостивый государь всепокорнейший слуга И. Пеньковский.

Милостивый государь Александр Сергеевич.

Не хочу верить, чтоб невинная моя шутка в письме к А.[ндрею] Н.[иколаевичу] К.[арамзину] принята была вами за действительную вам укоризну. Это было бы для меня крайне прискорбно. Но хорошо, что я с молодых лет держусь филозофии Панглоса: всё к лучшему. Книги вашей еще и теперь не получил, но твердо надеюсь получить ее, а вдобавок к тому еще утешаюсь и тем, что мнимый упрек мой доставил мне удовольствие пробежать несколько строк любезнейшего из наших поэтов, за что от всего сердца благодарю его.

Благодарю также и за добрую весть о моем сверстнике: приятно мне слышать о двойной благостыне его (charité — извините). Что же касается до свежей нашей потери: она важна, конечно всем нам чувствительна, но я соглашаюсь с вами и с старинной пословицей: „Святое место не будет пусто“.

Почиет Соколов, но бдит еще Языков. *

И на что лучше его в приемники? работящ и любознателен, ктому же и к новизнам не падок.

Впрочем с искренним моим почтением и преданностию имею честь быть,

милостивый государь, покорнейшим вашим слугою Иван Дмитриев.

P. S. Естьли любезные ваши родители в П.[етер]б.[урге], то прошу Вас сказать им искреннее мое почтение; то же и Катерине Андреевне с ее семьею и В. А. Жуковскому.

Москва 1835 Марта 4 дня.

____________

* (прозаик)

Москва, 21-го марта 1835.

Любите ли Вы музыку, Обером сочиненную на Немую? — Как не любить! — Приятно ли было бы Вам слышать оную в Москве, где не существует иностранного театра, на котором 9/10 зрителей не поняли бы слов? — очень лестно бы послушать, но как? — а вот как; я Вам переделаю возмутительную поэму Скриба, выброшу из французской пьесы заговор Фомы Аниело, по нужде перекрещу его самого с братьею и даже оперу назову другим именем. Это не глупо, да измерили ль Вы силы своей, и не ужели достанет у Вас духу увеличить репертуар подражанием, переводом или как сами назовете свою работу, подобным водяным произведениям переводчиков Фрейшюца, Весталки, Роберта Диавола и проч. и проч. — Это не ваше дело, мой почтеннейший, ведь я не из того бьюсь, чтоб публика из-за моих слов забыла музыку, следовательно стихи мои могут быть посредственные (а иных, виноват, писать не умею), мое дело удержать, по возможности, смысл пьесы, дабы слова не ругались над напевом, а еще более соображаться с мнением мудрого Голохвастова, с важностью индейского петуха и едва ли не с равной ему разборчивостью председательствующего в Московском Ценсурном Комитете; и так за работу!

—

Вот вам, почтеннейший Александр Сергеевич, сущность разговора моего за шесть тому недель с испытанным меломаном, (но не с Иваном Александровичем Нарышкиным); три дни после оного первый акт был кончен, и я с авторским подобострастьем к своему первородному, едва ли не на всех перекрестках столицы огромного размера, читал свои плоские стихи; — меня слушатели ободряли, вероятно, чтоб скорей отвязаться, и я, легковерный, принялся за прочие акты; вот они наконец! все условия сохранены свято и ненарушимо, заговора нет, стихи переведены от первого до последнего в точную меру, музыка на них приходится как по мерке, чего же Вам более? — читайте, если у Вас достанет терпения, читайте до конца, и Вы увидите, что богатство Скрибова воображения так велико, что, даже без главного эпизода его оперы, она остается занимательною.