Пушкин Александр Сергеевич
Шрифт:
Милостивый государь Александр Сергеевич!
За экземпляр Истории Пугачевского бунта, мною полученный и который будет служить украшением моей библиотеки, равно за возвращение биографий, принося Вам чувствительнейшую благодарность, пользуюсь сим случаем, чтобы возобновить Вам уверения в чувствах глубочайшего почтения и душевной преданности, с коими имею честь быть
Вашим, Милостивый государь! покорнейшим слугою Дмитрий Бантыш-Каменский.
Апреля 18 1835 года Москва.
Адрес: Его высокородию, милостивому государю, Александру Сергеевичу Пушкину. В С. Петербурге.
J’ai tardé à vous répondre parce que je n’avais pas grand’chose à vous dire. Depuis que j’ai eu la faiblesse de prendre en main les affaires de mon père, je n’ai pas touché 500 r. de revenus; et quant à l’emprunt des 13,000, il est déjà dépensé. Voici le compte qui vous regarde
à Engelhardt — 1,330
à la restauration — 260
à Dumé — 220 (pour le vin)
à Pavlichtchef — 837
au tailleur — 390
à Plechtchéef — 1,500
De plus vous avez reçu
(août 1834)
en assign.[ats] — 280
en or — 950
____________
5,767
Votre [de] lettre de change (10,000) a été rachetée. Outre le loyer, la table et le tailleur qui ne vous ont rien coutés, vous avez donc reçu 1,230 r.
Comme ma mère a été très mal, je garde encore les affaires malgré mille dégouts. Je compte les rendre au premier moment. Je tâcherai alors de vous faire avoir votre part des terres et des paysans. Il est probable qu’alors vous vous occuperez de vos affaires et que vous perdrez de votre indolence et de la facilité avec laquelle vous vous Iaissez aller à vivre au jour la journée. [De ce moment adressez- vous à vos parents]. Je n’ai pas payé vos petites dettes de jeu, car je ne suis pas allé chercher vos compagnons — c’était eux qu’il fallait m’adresser. [1192]
1192
Я медлил с ответом тебе, потому что не мог сообщить ничего существенного. С тех пор, как я имел слабость взять в свои руки дела отца, я не получил и 500 р. дохода; что же до займа в 13000, то он уже истрачен. Вот счет, который тебя касается:
Энгельгардту — 1330
в ресторацию — 260
Дюме — 220 (за вино)
Павлищеву — 837
портному — 390
Плещееву — 1500
Сверх того ты получил: ассигнациями — 280
(в августе 1834 г.) золотом — 950
____________
5767
Твое заемное письмо (10 000) было выкуплено. Следовательно, не считая квартиры, стола и портного, которые тебе ничего не стоили, ты получил 1230 р.
Так как матери было очень худо, я всё еще веду дела, несмотря на сильнейшее отвращение. Рассчитываю сдать их при первом удобном случае. Постараюсь тогда, чтобы ты получил свою долю земли и крестьян. Надо надеяться, что тогда ты займешься собственными делами и потеряешь свою беспечность и ту легкость, с которой ты позволял себе жить изо дня в день. [С этого времени обращайся к родителям]. Я не уплатил твоих мелких карточных долгов, потому что не трудился разыскивать твоих приятелей — это им следовало обратиться ко мне.
Адрес: Его благородию м. [илостивому] г.[осударю] Льву Сергеевичу Пушкину в Тифлис.
Варшава. 25 апреля / 7 маия 1835.
Милостивый государь Александр Сергеевич,
Четыре месяца ожидаю от вас ответа на последнее письмо мое; ждал бы еще столько, когда б можно было. Но дела мои, становясь час-от-часу хуже, не дают отсрочки и заставляют меня теперь быть яснее, и, если можно, короче прежнего.
Я должен здесь в Варшаве слишком пять тысяч рублей. Деньги эти я не промотал, не проиграл, а прожил день за днем на необходимое, сперва на обзаведение дома, потом на содержание его, — на хлеб насущный; — от прихотей мы с женою далеки; она давно отказалась от света, а я, я разъезжаю — по канцеляриям. И так, я задолжал единственно от невозможности удержаться в границах казенного бюджета. Это обстоятельство и еще другие, — что половину долга взыскивают уже из моего жалованья, — вам надобно знать для того, чтоб быть снисходительнее к моей просьбе. В вас разумею я старшего в семействе Пушкиных, представителя Сергея Львовича по имению, состоящему в вашем управлении.
Долгов моих платить вы не обязаны, оно так; но…? этих но я мог бы подобрать много, но ограничусь несколькими главнейшими. Или жена моя дочь Сергея Львовича, и дети ее — внуки его, или нет; последнее невероятно, следовательно первое остается в своей силе. На этом основании я делаю вопрос: почему не выделить ее, не дать ей того, что раньше или позже ей должно быть отдано? Сыновей холостых, и даже женатых, не все отцы и не всегда при жизни своей выделяют; но замужних дочерей?.. все, и всегда, — так водится на святой Руси. Причитающаяся ей законная доля не велика, — слова нет; но всё она таки кусок хлеба, и гораздо больший сего дня, нежели завтра. Заплатите завтра еще двадцать тысяч за Льва Сергеевича и вы обрежете этот кусок вдвое против прежнего. Что же наконец останется?.. ничего, или очень мало. Тогда как в моих руках, кусок этот не только уцелеет, но даже прокормит меня с женою и детьми, и еще — странное дело, — даст мне ход по службе, в которой все виды мои до сих пор ограничивались квартирою, дровами и свечами. Но служба в сторону, а главное в том, что я терплю нужду и решительно не могу перебиться жалованьем, которое за отчислением законной (по здешним польским законам четвертой) части на уплату долга, и такой же части на квартиру, убавилось целой половиной. По течению же дел, я вижу, что вы не можете дать и не дадите нам ничего с имения: четырехлетние обещания служат тому доказательством. И так, отделите нас, сделайте благое дело. С моей стороны благодарность; с вашей — спокойствие, освобождение от докучных моих притязаний: шансы, кажется, ровные. Я уверен, что предложение это вы одобрите: прошу только вас, Александр Сергеевич, не откладывать этого дела, так для меня важного, и почтить меня в ответ несколькими строками, адресуя прямо в мои руки, так как всё это писано покамест без ведома Ольги.
Н. Павлищев.
Милостивый государь Иван Иванович, приношу искреннюю мою благодарность вашему высокопревосходительству за ласковое слово и за утешительное ободрение моему историческому отрывку. Его побранивают, и по делом: я писал его для себя, не думая, чтоб мог напечатать, и старался только об одном ясном изложении происшествий, довольно запутанных. Читатели любят анекдоты, черты местности и пр.; а я всё это отбросил в примечания. Что касается до тех мыслителей, которые негодуют на меня за то, что Пугачев представлен у меня Емелькою Пугачевым, а не Байроновым Ларою, то охотно отсылаю их к г. Полевому, который вероятно, за сходную цену, возмется идеализировать это лице по самому последнему фасону.