Шрифт:
На этом заканчивается двадцать девятый четверг земельного прокурора д-ра Ф. и «История об убийстве на глазах 70 000 свидетелей».
Тридцатый четверг земельного прокурора д-ра Ф., когда он поведал «Историю о цыганке Хельге», сравнив ее с балладой, предварив рассказ напоминанием о том, что на этот день приходятся годовщины битвы при Саламисе и «Канонады при Вальми»; это, однако, опять же не имеет отношения к упомянутой балладе
– Ее, мои дорогие друзья, звали Хельгой, а фамилия ее показалась бы исконно цыганской лишь истинным знатокам этого народа. Впрочем, имя это довольно широко распространено в Германии. Скажем, ее звали Хельга С. На самом деле ее звали вовсе не Хельга С, но уж оставим все так. То, что я называю эту женщину «цыганкой», а не представительницей народа «рома», не считается выпадом против политкорректности, о которой я в свое время уже высказывался и не считаю необходимым высказываться вновь. Не с руки мне сейчас углубляться в дебри формулировок…
Хельга С. была сорокалетней женщиной, чей облик совершенно не вязался со стереотипным образом сорокалетней цыганки.
Цыганки в этом возрасте – пышнотелые матроны, имеющие по нескольку внуков, с золотыми зубами, в широченных ярко-красных юбках и пестрых шалях. Хельга С. была худощавой женщиной неприметной внешности, русоволосой и спокойной. Хотя по происхождению своему была самой настоящей чистокровной цыганкой.
Я познакомился с ней в период ее пребывания в следственном изоляторе, это было в начале семидесятых, когда я непродолжительное время работал в должности следственного судьи и – не помню, упоминал я об этом, или же нет, – в должности судьи, занимающегося проверкой законности содержания под стражей женщин-заключенных. Звучит интригующе, но, поверьте, на деле все куда прозаичнее. Я не стану в деталях описывать круг своих должностных обязанностей, поскольку это совершенно другая история. Ограничусь лишь тем, что имеет непосредственное отношение к истории Хельги С. Однажды, уступив требованиям каких-то общественных групп, борющихся за права женщин-заключенных (это было году эдак в 1970-м, мне бы тогда их заботы!), находящимся в следственных изоляторах женщинам было разрешено приобретать и пользоваться парфюмерно-косметическими изделиями. Последствия уподобились тайфуну. Теперь наши дамы старались перещеголять друг друга, отчаянно раскрашивая себя при помощи румян, туши для ресниц, лака для ногтей и т. п. Ни дать ни взять представительницы индейских племен.
Но вернемся к нашей Хельге С. В первую очередь следует сказать, что она не принадлежала к числу злостных мошенниц. Ее методы основывались на неприметной внешности, вообще неброскости во всех отношениях, на стремлении не выделяться из толпы. Обычно она действовала в небольших магазинах, как правило, в продовольственных, где постоянные покупатели приобретают товары повседневного спроса. Там она высматривала своих жертв, в роли которых, как правило, выступали женщины преклонного возраста, одинокие. Этой Хельге С. никак нельзя было отказать в наблюдательности и смекалке – черты, явно унаследованные от предков. Необходимые для жизни в царстве безудержного веселья и свободы, где никто тебе не бог и не царь. Какая-нибудь старушка в потешной старомодной шляпке, только что купившая кусочек тощей колбасы да пару картофелин, то есть явно одинокая, имела все шансы угодить в жертвы Хельги С. Хельга прослеживала, куда направляется жертва, благо это нетрудно, если объект наблюдения – пожилой человек, прикупив по пути букетик цветов, чем и ограничивались ее накладные расходы.
Шестнадцатилетний сын Хельги С, о котором речь пойдет ниже, обычно дожидался мать где-нибудь на вокзале или в кафе, а летом на скамейке сквера или парка.
Хотя, надо сказать, иногда Хельга все же вынуждена была правдоподобия ради идти на увеличение накладных расходов – приобретались дешевейшие вышитые коврики или кружевные накидки.
Фамилию старушки, выслеженной Хельгой, установить было тоже нетрудно – она значилась на табличке рядом с кнопкой звонка. И вот, выждав пару минут, чтобы старушка успела убрать в холодильник только что принесенную еду, Хельга С. звонит в дверь. Чутье и знание людей ее не подводили – пожилые люди рады неожиданным звонкам в дверь. Какие звонки еще могут обрадовать одинокого пожилого человека? Часы, доставшиеся в наследство бог знает от кого, к сожалению, только тикают и тикают. И ничего, кроме этого тиканья, напоминающего о том, что минут и часов, уготованных тебе, становится все меньше и меньше.
– Извините, пожалуйста, – вежливо улыбается Хельга С. Ни следа навязчивости. – Это вы – фрау Хайнингер?
– Да, я, – отвечает фрау Хайнингер.
В ответ Хельга С. протягивает ей букетик цветов.
– Вот. Это вам.
– Мне?
– Да, вам, если вы фрау Хайнингер. От вашей старой подруги. Она просила меня передать вам от нее привет. Она живет в Дюссельдорфе.
Все это сочинено на ходу, но срабатывает безотказно.
– Из Дюссельдорфа, говорите? Но у меня нет подруги в Дюссельдорфе…
– Ой, простите, тогда я что-то напутала. Да нет, нет – цветы точно для вас, вы ведь Берта Хайнингер?
– Меня зовут Герда…
– Да-да, конечно! Герда! Вечно я что-нибудь да напутаю. Все верно – она мне так и сказала: для фрау Герды Хайнингер.
– Нет, но в Дюссельдорфе…
– Подождите, или она из Франкфурта?
– У меня есть двоюродная сестра в Регенсбурге. Ильза…
– Конечно! И как это я забыла? Конечно, ваша двоюродная сестра ехала из Регенсбурга. А фамилия ее… сейчас, сейчас вспомню…
– Перльмозер.
– Верно, Перльмозер. Мы с ней в поезде познакомились. Вместе ехали из Дюссельдорфа во Франкфурт. Вот поэтому я сначала и перепутала.
– Да что вы говорите? Ильза поехала на поезде? С ее-то ногами? У нее же водянка, и…
– Она говорила, что ей стало лучше. Доктора помогли. Говорила, что намного лучше чувствует себя…
Как вы догадываетесь, диалог этот, друзья мои, – плод моего вымысла. Вы знаете мою страсть к диалогам в едином лице. То за одного, то за другого. Вероятно, примерно так и проходили эти разговоры, всегда по одному и тому же шаблону.