«…В плохом свете представляет Солженицын русский народ и Россию, когда пишет: «Я предлагаю согласиться и примириться: Россия — авторитарна, и пусть остается такой и не будем бороться с этим».

Классические авторитарные страны — Германия и Япония (в России никогда не было такого почтения к власти и к авторитетам, как в этих странах) стали демократическими. А Россия — не способна?

«За последние полвека подготовленность к демократии еще снизилась», — утверждает Солженицын.

Однако Надежда Мандельштам считает: «Всем народом сверху донизу мы чему-то научились, и то, чему мы научились, представляется очень существенным». А научились, писал я, отвращению к авторитаризму и всему, на чем он держится, и это очень существенно для подготовки к демократии. А навыки практические? Чтобы иметь навыки к плаванию, надо войти в воду!

«Тысячу лет жила Россия с авторитарным строем, — пишет Солженицын, — и к началу ХХ века весьма сохранила духовное здоровье народа.» Духовное здоровье, выходит, состоит в смирении с теми, кто сидит на шее. А нездоровье — когда это народу начинает не нравиться?

Но, может быть, вернее будет считать, как считало до сих пор большинство русских мыслителей, в том числе и авторы «Вех», что именно остатки рабского духовного нездоровья способствовали тому, что, сбросив одно угнетенье, народ допустил новое, которое оказалось страшнее прежнего? И есть надежда, что от этого духовного нездоровья народ в своем большинстве, наконец, излечился. Думается, что сегодня народ в России самый антиавторитарный в мире. Мало еще где так мало уважается власть и авторитет, притом что люди в СССР жаждут порядка, но основанного на демократии! Беспорядок, анархия уже прочно ассоциируются для всех с авторитарным бюрократизмом. И только силой — КГБ, ГУЛагом, стукачами, совокупностью всех предельных несвобод — держится авторитарный режим в Советском Союзе».

Я обильно процитировал свою статью для того, чтобы читателю легче было оценить реакцию на нее в русской эмиграции. Кроме того, ее последняя часть содержит материал для важных размышлений. Эту вторую часть можно было бы назвать «В чем Белоцерковский ошибается».

А ошибался я прежде всего в том, что считал, что подготовленность народа к демократии выросла, и народ приобрел отвращение к авторитаризму, что беспорядок и анархия уже прочно ассоциируются у него с авторитаризмом. Теперь у многих скорее ассоциируются, увы, с демократией!

Но Солженицын оказался здесь прав не потому, что он народ хорошо знает, а потому, что очень демократию не любит. Вскоре он напишет, что демократия — это «право свободно разрушать свое государство».

И ошибался я потому, что недооценивал силу деморализующего и отупляющего воздействия авторитаризма, в частности авторитаризма брежневского периода. За годы моего отсутствия в России это воздействие продолжалось и, похоже, усилилось. Ложь, цинизм, двоемыслие, воровство, обострение эгоизма и невосприимчивости к чужим страданиям — все это вело общество к деградации моральной и умственной, и люди оказались неспособными к объединению и солидарности для борьбы за свои интересы и права, для самозащиты от ограбления и эксплуатации. В результате с 93-го года в стране устанавливается авторитарный режим, который поддерживает православная Церковь. Но не «куполом» ему служит, а сама находиться под куполом власти, точнее КГБ-ФСБ! И кровь вот уже скоро 10 лет льется в Чечне, и народ бедствует пуще прежнего, но за Путина голосует.

Моя статья с критикой «Письма к вождям» Солженицына вызвала в эмиграции бурный взрыв возмущения. Редактор газеты Андрей Седых позвонил мне и стал кричать, что проклинает себя за решение напечатать статью, что я не представляю, какие звонки и письма он получает. И он вынужден их печатать!

Возмущение эмигрантов, как я понимаю, вызвало не столько содержание моей критики, сколько сам ее факт. Какой-то еврейский эмигрант посмел критиковать Великого Русского Писателя!

Но не успел Седых начать печатать поток возмущенных откликов, как на Запад пришла статья Сахарова «О письме А. Солженицына «Вождям Советского Союза»». Он все-таки нашел в себе силы ее написать.

И вновь раздался звонок Седыха: «Вадим, мы спасены! Сахаров ответил Солженицыну! И он пишет почти то же самое, что и вы! Я теперь выброшу в корзинку большинство этих грязных писем и статей!».

Ненависть ко мне в эмиграции после ответа Сахарова, разумеется, только усилилась. Было известно, что я поддерживаю телефонную связь с Сахаровым, и по эмиграции пошел слух, что я с ним сговорился. Работавший тогда режиссером на «Свободе» бывший адъютант генерала Власова Анатолий Скаковский сказал мне: «Мы думали — вы смелый, а вы, оказывается, знали, что Сахаров тоже выступит».

Ненависть русской эмиграции я закрепил сближением с украинской эмиграцией. Сблизился я с либеральным крылом украинцев, но для русских эмигрантов это не имело значения, так как либеральные украинцы тоже выступали за отделение Украины, а значит — были врагами. Сближение с украинцами началось с того, что они предложили мне дать интервью для их журнала «Сучасность», и я, о ужас! не отказался. И не отказался потом поучаствовать и в диспуте в Украинском университете.

Диспут этот был очень забавным. До меня в Нью-Йорк приехал некто Юрий Гендлер, ленинградский диссидент, еврей по отцу и русский шовинист-великодержавник по самоопределению. Он именно так себя и представлял: «Я не русский националист, я русский шовинист. Националист — это узко для русского человека!». Причем шовинистом он стал в Америке, сориентировавшись, видимо, на старую русскую эмиграцию. В Америке он объявил себя и монархистом, и православным христианином, крестившись в местной церкви. Как и я, он поступил работать на «Свободу».

Так вот, нас с ним украинцы пригласили в свой университет на дискуссию о судьбе СССР. Я выступал за свободу отделения республик и утверждал, что такое отделение неизбежно произойдет в случае падения тоталитаризма в СССР, так как слишком много недоверия, а часто и ненависти накопилось у нерусских народов к России. Гендлер, естественно, выступал за «Единую и Неделимую Россию», подразумевая под понятием Россия всю территорию СССР.

Я спросил его во время диспута: «Вот вы, христианин, стоите за великую и неделимую Россию, и старая Россия для вас образец. Хорошо. Но ведь если завтра вы дадите нерусским народам хотя бы половину царских свобод, то вам, христианину, придется вскоре пускать в ход танки, чтобы удержать их в империи».