Наверное, дерзкий лейтенант снова довел бы своего командира до белого каления, да из рубки доложили, что гидроакустик слышит приближение корабля, идущего встречным курсом. Судя по работе машин, это миноносец, скорость не менее восемнадцати узлов.

Натренированная команда быстро исчезла в стальной утробе. Захлопнулся люк. Затихли дизеля. На субмарине готовились к атаке. В носовом отсеке лейтенант Леман, сторонник гуманных методов войны и революций, приказал матросам зарядить торпедные аппараты.

Матрос, стоявший у левого аппарата, сказал, улыбаясь:

— Там, наверное, сейчас вся команда спит, а подвахтенные играют в домино, вот потеха будет…

— Молчать, Мюллер! Ты находишься на ответственнейшем посту, и если будешь отвлекаться, то можешь на секунду позднее выпустить торпеду, она пройдет мимо цели, и десятки тысяч марок пропадут даром. Мы не оправдаем надежд, возложенных на нас кайзером!..

Мюллер вытянулся. Уж он-то не прозевает. «Кайзер Вильгельм останется доволен», — говорила нагловатая улыбка на его самодовольном лице.

Эскадренный миноносец «Грейхаунд» мчался без огней по ночному Атлантическому океану, держа курс на юго-запад от островов Силли. Лейтенант Кристофор Фелимор нес вахту, стоя на крыле ходового мостика, до боли в глазах от встречного ветра вглядывался в темное летевшее на него море, стараясь рассмотреть на нем силуэт парусника: «Грейхаунд» гнался по следу русского клипера.

Лейтенант вошел в рубку, проверил курс, похвалил рулевого и стал смотреть вперед через стекло. В рубке разливалось приятное тепло. Палуба нервно вздрагивала, и Фелимору пришла новая мысль, что современные машины похожи на живые существа, которым передается неудержимое стремление человека к каким-то неведомым рубежам.

«Грейхаунд» старался изо всех своих паровых сил, выжимая полные двадцать узлов.

Лейтенант стал думать об Элен.

Узнав о его неприятностях по службе, она только вздохнула, затем, когда он в лицах изобразил сцену с адмиралом, смеялась до слез, а в заключение сказала, что любит его еще сильнее и ее идеалом всегда был настоящий моряк, а не береговая крыса, что эта крыса не относится к нему, так как ей известно, что на берегу он остался не по своей воле, а затем глаза ее подозрительно заблестели и она призналась, что боится за него. Утешая ее, он описал, в каком жалком состоянии находятся остатки немецкого флота, и признался в своем заветном желании участвовать в морском сражении, чем испугал Элен и заслужил ее горячий поцелуй.

В тысячный раз признав, какая необыкновенная девушка встретилась на его пути, он стал мысленно составлять ей письмо, не упуская ни одной мелочи, давая меткие характеристики своим сослуживцам и особенно упирая на свои первые блестящие успехи. Это ему пришла мысль взять на борт русского офицера с «Ориона», оставленного заложником в порту.

Капитан О’Брайнен, посмотрев на Фелимора рыжими глазами, сказал:

— Черт возьми! Вы правы, есть смысл прихватить с собой этого русского, хотя, держу пари на что хотите, он не укажет нам курс своего парусника. И правильно сделает. В противном случае я никогда не позволил бы ему ступить на палубу «Грейхаунда». При всем при том он может оказать нам неоценимую услугу, если мы чудом встретим клипер. Я видел вашего русского приятеля. Он производит впечатление вполне благоразумного человека. У меня жесткие инструкции из Лондона. Клипер не должен, по млению джентльменов из адмиралтейства, удрать с оружием и передать его в сомнительные руки. Лейтенант Фелимор, вы парень с головой, хотя о вас адмирал говорил далеко не лестные вещи…

Получив распоряжение явиться на миноносец, Николай Павлович посчитал, что его отправляют в Лондон. Затем у него появились смутные подозрения, когда он увидел, что миноносец идет на запад, и, наконец, он возмутился до глубины души, когда лейтенант Фелимор под честное слово открыл ему назначение рейса.

— Все-таки я объяснюсь с командиром миноносца, — сказал капитан-лейтенант, — не бойтесь, я вас не выдам. Но я вправе знать, куда и с какой целью меня транспортируют на корабле его величества.

О’Брайнен извинился, без обиняков сказал о цели рейса и не сделал никаких предложений. Они распили с ним полбутылки «Белой лошади», обсуждая последние сообщения из действующей армии и морские сводки.

Только расставаясь, О’Брайнен сказал:

— Поверьте мне, коллега, я многое бы дал, чтобы не встречаться с вашим клипером. Будем надеяться, что так и случится. А если произойдет чудо, то постарайтесь внушить своему командиру, что необходимо иногда подчиняться здравому смыслу.

— Здравый смысл — понятие очень емкое. Командир клипера — мой друг, я его знаю с Морского корпуса и не могу упрекнуть в отсутствии у него здравого смысла.

— Все же на его месте я бы не стал ложиться в дрейф на виду у береговых батарей и чего-то ждать в течение двух часов, когда дорога каждая минута.

— Он поджидал меня.

— Тогда другое дело. Благородно! Приношу извинения и прошу забыть о пашем разговоре. Все будет отлично. Я почти, уверен, что мы не догоним ваш корабль и, совершив легкую прогулку, вернемся в Плимут или в Портсмут.

Поднявшись на палубу, Николай Павлович, придерживая фуражку, посмотрел на покачивающийся небосвод и с облегчением вздохнул: миноносец и клипер пока шли расходящимися курсами. Но это еще не значило, что клипер в полной безопасности. У преследователя слишком большое преимущество в скорости, и оп каждую минуту может изменить курс. И действительно, небесный свод круто развернулся на девяносто градусов. Николай Павлович представил лист карты и две движущиеся точки. Возможно, под утро они если и не встретятся, то пройдут совсем недалеко друг от друга.