Командир сказал своему озабоченному помощнику:

— Не печальтесь, голубчик, все придет на круги своя. Давайте вашего Фелимора поместим к Стиве.

— Думал об этом. Да тот ведь под арестом.

— Смягчим наказание: арест снимем, но к службе не допустим. Пусть потерзается. Так что переселяйте к Стиве. У него есть диван. Поместятся. Люди молодые, привычки у них еще не устоялись, не то что у нас с вами, да и у прочих. Помимо всего, я преследую еще и определенные цели на такое сожительство. Чисто педагогические.

— Фелимор — отличный юноша, — с облегчением согласился старший офицер. — Он мне понравился еще у адмирала и особенно после катастрофы. Чудный мальчик! Я предлагал ему вообще остаться у меня, да он наотрез отказался и просил поместить к матросам.

— Представьте, что то же самое сказал и мне, когда я предложил ему свой салон. Может, от него кое-что перепадет и нашему гонористому Стиве. Ну вот, все и обошлось. Что касается барона, то человек он, видно, со сложным характером и навязывать его никому не следует. Пусть пока поживет у добрейшего Андрея Андреевича. Может, кому и приглянется…

Феклин, уловивший краем уха отрывки разговора начальства, не замедлил передать новость на баке. Вестовой Бобрина Сила Нефедов сосредоточенно выслушал сообщение, смачно плюнул в обрез с водой, бросил туда окурок и пошел докладывать своему непосредственному начальнику.

— Так что теперь мне придется двоих нянчить, — мрачно заключил Сила Нефедов и, оглядев каюту, заставленную коробками с перчатками, покачал головой. — Вот и уложим его на эти ящички. — За что был обозван болваном и послан ко всем чертям.

На это Сила Нефедов только издал горестный звук — что-то среднее между вздохом и зевком. Он искренне сочувствовал гардемарину и, как это ни странно, по-своему любил этого барчука со скверным характером.

— Ну что стал как истукан! Пшел! Нет, постой! Позови Невозвратного!

Когда пришел баталер, гардемарин сказал:

— Вот забери отсюда часть моих коробок, да смотри, чтобы крысы не прогрызли. Отвечаешь головой!

— Эх, гражданин, ваше благородие, если мы головы будем терять из этих штучек-дрючек, то цена нам грош в базарный день.

— Но, но, поговори мне! Живо в канатный ящик сыграешь!

— Вы сами сначала из-под ареста освободитесь, а потом уж меня прячьте в ящик.

Стива взялся за голову, застонал и, пересилив себя, или, как оп любил выражаться, «наступив себе на горло», сказал:

— Голубчик, Лука Лукич, прошу, умоляю, унеси ты эту дребедень.

— Ну это другой разговор. Вот эту кипу я возьму, а остальное пусть ваш вестовой доставит…

Диван освободили, и Фелимор вошел в свое новое жилище. Гардемарин, щеголяя знанием английского языка, сделав широкий жест, сказал:

— Мистер Фелимор, я рад вас принять в своей скромной каюте, конечно, это не салон в апартаментах нашего командира, но я счастлив поделиться тем, что имею.

Фелимор поблагодарил и сказал, что командир предлагал ему свой салон, а старший офицер свою каюту, да он не захотел их стеснять и вообще хотел бы пожить среди матросов.

— Напрасно… Все же я рад… Вам понравился портрет этой девушки? — спросил он своего гостя, который впился в портрет продавщицы перчаток, висевший над диваном. — Как вы находите? Прелесть! Не правда ли? Ваша соотечественница!..

— Элен?! Боже мой! Бывают же на свете такие странные вещи!

— Вы ее знаете? — удивился Стива Бобрин. — Давно?

— Больше года. Хотя мне кажется — всю жизнь. Не удивляйтесь! Мне Элен говорила о вас, — сказал Фелимор и улыбнулся, заметив по углам знакомые коробки. — Так вы и есть тот русский моряк, любитель перчаток? — Да, но позвольте. Вы, вероятно, ее брат?

— Нет, жених! — ошеломил Фелимор бедного Стиву. — Элен Брейди моя невеста. Она так хорошо отзывалась о вас, только она никак не могла понять, зачем вам столько перчаток? Я сказал, что вы покупаете их для всей команды клипера. И она так смеялась, представив себе ваших матросов в палевых перчатках.

Гардемарин сжал голову руками, бормоча по-русски:

— О женщины, коварные созданья! Подавать такие надежды и так обмануть. Но ничего! — Он перешел на английский: — Я дарю вам этот портрет, пусть он напоминает вам о вашей возлюбленной. Мне он не нужен. Это мой первый фотографический опыт. Я могу вам презентовать и негатив, и вы сможете отпечатать хоть тысячу таких снимков. Поздравляю вас и желаю, чтобы дела мисс Брейди и впредь шли так же успешно.

— Благодарю, мистер Бобрин. Я ваш вечный должник, ваш друг вернул мне жизнь, а вы дарите образ Элен. Как мне его недоставало! Все осталось в каюте «Грейхаунда». Что же касается ее торговых дел, то они никогда больше не достигнут такого блеска.