– Добрый день, Федор Карпыч, – ответил отец Василий. – Иван Кузьмич мужика посылал за мной нынче спозаранку. Нечистая сила в лесу разгулялась.

Федор хмыкнул.

– Игнат, плесни-ка мне горяченького, а то я с холода… История! Если б вы знали, батюшка, как мне уже надоели эти сказки про леших! Куда не ткнись, отовсюду скулят: «Лешие, лешие!», – будто на этой блажи свет клином сошелся. Лешие, водяные, домовые – какие там еще? Кощеи, крылатые змеи, бабки-ёжки…

Игнат коротко хохотнул. Кузьмич обиженно сморщился. Отец Василий покачал головой.

– Как неверующий изволите рассуждать, Федор Карпыч.

– Ну почему же, батюшка? – Федор высыпал себе в чашку горсть сахару и налил рому. – Я верую. Но по-моему, одно дело – вера, а другое – простонародные суеверия. Ну не изволите ли – лесной царь…

Полное лицо отца Василия стало суровым.

– Здесь не город, Федор Карпыч, – сказал он внушительно. – Здесь лес. И вдобавок, это кулугурское капище… сектантская молельня. Вы думаете, что здесь, как в Петербурге, у вас, куда б вы не пошли, святые защитники имеются, что кругом лампы, машины – культура, одним словом? Нет, Федор Карпыч, тут у нас все в грехах, все в ереси. Одна церковь на десять верст, колокол, смешно сказать, на восемь пудов – чуть в лес отойди, и уж не слыхать благовеста, а вы говорите…

Федор пожал плечами и принялся намазывать маслом сдобную булку.

– Я все это понимаю, – говорил он, пряча скептическую усмешку. – Я вижу: дикость, серость, тупой, неграмотный, невежественный народ, староверы-фанатики… но, может быть, не стоит поощрять эти глупые бредни…

– Да не бредни, – сердито перебил отец Василий, оставив в запальчивости обычную благостность и мягкость. – Не бредни, а уж Иван Кузьмич видел лешего.

Федор положил булку на стол, не донеся до рта.

– Замечательно. А я и не думал, что глупость заразительна.

– Напрасно вы так, – уязвленно возразил Кузьмич. У него даже губы задрожали от обиды. – Я вам когда еще говорил – дурное, поганое место. Вырубку нужно было святить, прииск, в доме молебен отслужить. Ладанку носить с Афонской горы…

– Ну и как поживает леший? – насмешливо спросил Федор. – Кланялись ему от меня?

– Я его застрелил, – буркнул Кузьмич.

– А вот это уже серьезно. Не хватает, чтобы ваши суеверия довели до уголовщины. Надеюсь…

Кузьмич грохнул чашкой об стол.

– Он был холодный, весь туманный. Я его застрелил – и он растаял, мертвое тело растаяло! Он был белый, высоченный, седой весь, а с лица – парень… Ой, да что! Не дай Бог кому-нибудь увидать такое! Не могло мне померещиться – я не один его видел! Не один, понимаете?!

Федор поморщился.

– Ну и как вы это объясняете?

– Если вы веруете в Бога, – сказал отец Василий раздраженно, – значит, должны бы веровать и в… нечистого духа. В то, что на земле достаточно…

– Ну и что теперь?

– Рабочие разбежались, – сказал Игнат все с той же брезгливой улыбкой. – Сперва староверы, а потом и православные. В лес никого калачом не заманишь. А этот старый сумасшедший, Селиверст Лыков, называет тебя антихристом, мой дорогой. И так это все весело, что и в театре не увидишь.

Федор расхохотался.

– Антихристом?! Правда!? Вот это номер!

– Ничего смешного я в этом не вижу! – вскинулся отец Василий.

– О да, теперь я должен плакать из-за того, что выживший из ума сектант болтает чушь! Ладно. Игнат, с рабочими просто. Поставь им пару ведер, поговори по душам – и придут. На фанатиках свет клином не сошелся, так им и объясни. Хотят зимой голодом сидеть и лапу сосать – пусть сидят и сосут, я препятствовать не могу. А что касается леших… Знаете, батюшка, мне уже все равно. Служите, святите, кадите – я оплачу, лишь бы, наконец, кончилась эта глупость.

Отец Василий укоризненно покачал головой.

– Только не говорите снова, что я неверующий, – упредил его Федор, заметив, что священник собирается что-то сказать. – Я трезво мыслю. Я могу верить во Христа, которого я не видел, потому что умнейшие люди верят уже тысячи лет, а еще потому, что его видели святые – но верить в лесную нечисть, которую я не видел – увольте.

– Опасные рассуждения, – отец Василий покрутил головой. – Так Бог знает до чего можно договориться…

– Я уже понял, – досадливо перебил Федор. – Батюшка, я все жду, что вы скажете, наконец, что вам надо. Колокол, вы говорите, новый? Большой, пудов на двадцать? Пятнадцати сотен на него хватит?

Отец Василий на минуту потерял дар речи и замер с приоткрытым ртом и выпученными глазами.

– Когда эта ерунда закончится, я пожертвую, – сказал Федор и надкусил булку.

– Спаси вас Господь, – начал отец Василий, но Федор перебил его снова.

– Я и на ваших бедных пожертвую, – сказал он, улыбаясь. Его вдруг снова понесло злорадное удовольствие от чужой растерянности и он с наслаждением смотрел, как у священника увлажнился нос и глаза масляно заблестели. – Но, видите ли, батюшка, я коммерсант. Платить привык, смотря по товару. Ваше дело – воспитывать народ и… как бы это сказать… разрушать всякие лукавые козни, правда? Так вот, сотню я дам сейчас. На молебен и на расходы. А остальное – когда забудется эта нелепая история… с