— Хороший бульдоггинг, ребята. Может, доеду до денег в каком-нибудь следующем номере. Дальше — женские.

Она засунула ленту в нагрудный карман и уехала, распевая неожиданно нежным сопрано:

Мы трое как бы вежливо помедлили, пока песня Прерии Роз не стихла вдалеке. Потом изображали интерес к меловой пачкотне на доске с результатами. По подсчетам одного судьи получалось, что по-прежнему впереди Джордж; по подсчетам другого — Сандаун, а я — где-то в смазанной середине между ними. Первым нарушил молчание Джордж.

— Сдаюсь, Закатный. Ничего не могу понять. Твой молодой протеже нагоняет нас, или мы за ним держимся?

— Напрасно я проиграл ему мой цент, — отозвался индеец.

Я не признался, что бросил монету в реку. Я радовался, что у нас восстановились сердечные отношения.

— Не понимаю, почему подсчитывать надо так сложно, — сказал я, — Ведь проще сложить все призовые деньги, и у кого больше, тот и чемпион.

— Но тут тебе уже не какое-то захолустное предприятие, — ответил Джордж, — Для такого большого простота не годится. — Он отъехал от черной доски, — Для простого человека, как я, — чересчур мудрено, особенно на пустой желудок. Не подъехать ли нам к киоскам — может, красивый Джонни очарует меерхоффских барышень, чтобы нас угостили оладьями.

Но оладьи не пеклись. Дым из трубы и пар от пухлых дочерей не шел. Меня это обрадовало, но и удивило. Почему Меерхоффы закрыли лавочку в лучший день родео? Припасы у них не кончились — в тополиной роще стоял их фургон с припасами. Если что и кончилось, то спрос на их продукцию. Эти оладьи были сытные.

Пришлось удовлетвориться сэндвичами с ветчиной и сыром в киоске Пендлтонского садового общества. И платить за них пришлось, как ни обольщал Джордж четырех румяных хозяек. Без обворожительной своей улыбки Джордж был так же непригляден, как Сандаун без костюма и кос. Четыре дамы из садового общества были одеты в платья из одинаковой материи — лиловой. Их широкие шляпы были украшены шелковой сиренью и сиреневым кружевом. Все — средних лет и, кроме одной, толстоватые и смешливые. Худое лицо миссис Келл я сразу узнал, несмотря на всю сирень и кружево. Она отошла от коллег.

— Извините, ребята, — сказала она, — Если бы лавка была моя, все было бы иначе. Не надела бы эту дурацкую шляпу, к примеру.

Я сказал ей, что лучше заплачу за приличный сэндвич с ветчиной, чем съем бесплатно три оладьи.

— Но кофе Меерхоффов мне запомнилось очень. Надеюсь, они не навсегда закрылись.

Миссис Келл сказала, что нет, не навсегда.

— Нет, Меерхоффы пошли смотреть на младшую в гонке вокруг бочек. Мистер Меерхофф сказал, что не разрешит ей участвовать в эстафете, если она не выиграет бочки, — а тогда он еще подумает. Он подумает! Нахальная девчонка всю жизнь поступала так, как ей заблагорассудится. Но условие он поставил разумное. На бочках у нее сильные соперницы. Если ее там обставят, может, сама передумает. Не хотите теплой сарсапарели взамен кофе? С ванильным мороженым?

Мы с Сандауном отказались, а Джордж немедленно слез со своего ветхого седла.

— Сарсапарель и мороженое в самый раз после сыра с ветчиной.

Я сказал, что, пожалуй, съезжу на наше место у ограды — хочу сам посмотреть, как обскачут одну нахальную девчонку. Сандаун поехал со мной:

— Джордж Флетчер выпьет лошадиную мочу, если дадут бесплатно.

Обскачут нахальную? Вряд ли. Мы подъехали к ограде как раз в ту секунду, когда Сара Меерхофф на своем гнедом пони обогнула последнюю, третью бочку. Обогнула впритирку, скользнув по клепкам бедром. Она вывела гнедого из поворота, легонько дернув повод, пришпорила и во весь опор помчалась к финишу. Остальных наездниц, до и после Сары, можно было не смотреть: судя по ее финишу, никто и приблизиться к ней не мог. Отец со слезами гордости, радости, тревоги и горя и бог знает чего еще преподнес ей голубую ленту. Совершая круг почета, Сара нарочно проехала поближе к нашему месту у ограды.

— Не сам ли это полковник Спейн? — воскликнула она, передразнивая южный выговор, — Я ожидала, что вы преподнесете мне приз, а не мой чинный старый папочка. Я весьма разочарована.

Ковбои засмеялись, а она пришпорила лошадь, не дав мне времени ответить. Я почувствовал, что лицо у меня стало красным, как у индейца.

После бочек была вольтижировка. «Следующий номер программы — сапоги и шаровары», — так обозначил ее Сирена Клэнси. Истории этого состязания одной хватило бы на две книги. Вольтижировка в ранние дни родео была распространенной интерлюдией, и призовые за нее подчас бывали не меньшие, чем в мужских видах. Вообще-то участвовать могли не только дамы, но для мужчины это было так же немыслимо, как участвовать в соревнованиях по выпечке или лоскутному шитью. Это попросту считалось не мужественным. Вообразите, как удивились все появлению незарегистрированной участницы.

— Подождите! — Клэнси ударил в колокол, требуя внимания, — Любители вольтижировки, у нас в последнюю минуту объявилась еще одна участница — имя неизвестно, и она в маске. Приветствуем ее… Миссис Мистерия!

Миссис Мистерия галопом выехала на арену под оглушительный смех. На ней была блузка из мучного мешка и юбка из джутовой мешочной ткани. Из-под мешковины выглядывали вытянутые заплатанные кальсоны и носки. Наряд довершала сиреневая шляпка, на которую всего несколько минут назад жаловалась миссис Келл.

Публику на платных местах сиреневая кружевная вуаль ввела в заблуждение, но мы, на нашей галерке, сразу поняли, кто это. Возможно, на свете были другие наездники, которые так сидели в седле — мягко, как помадка, и так же плотно, — но лишь одна могла сидеть так в шляпе с цветами и в мешковине. Я обалдел. Только одно приходило в голову: кто-то — Нордструм, Меерхофф или еще кто-то — из сентиментальных побуждений заплатил, чтобы увидеть еще раз старинный клоунский номер.

Как бы там ни было, Миссис Мистерия соревновалась всерьез. Для начала она сделала на галопе пару соскоков слева и справа, потом встала на седло и раскрутила лассо. Круги становились все шире и шире, пока веревка не вытравилась до конца. «Крутить обручальное кольцо» — называлось это у наездниц. Потом она стала скакать через веревку, сперва на одной ноге, потом на другой и наконец спиной к движению. Не повернувшись вперед, она отбросила лассо, нагнулась, оперлась руками на круп, вскинула ноги в носках и сделала стойку, совсем как Джордж перед этим, — только здесь не было велосипедного руля под руками, и земля была почти вдвое дальше. Похожий трюк я видел впоследствии несколько раз, но там держались за края седла. И никогда — спиной к движению.