– Не думаю. Не вписывается. Если он при-ехал сюда, то для встречи с девицей. Она-то уж точно явилась ради него.

Дверь отворилась, и вошла Бесс Седжвик.

– Я вернулась, потому что хочу с вами поговорить, – сказала она и перевела взгляд с Папаши на двоих других мужчин. – Не могли бы мы поговорить наедине? Я сообщила вам все, что могла, но я бы хотела сказать вам пару слов без свидетелей.

– Не вижу к тому препятствий, – ответил ей старший инспектор Дэви. Он кивнул, и молодой детектив, захватив блокнот, удалился. Уоделл вышел вместе с ним.

– Итак? – произнес старший инспектор Дэви.

Леди Седжвик села напротив него.

– Эта дурацкая история с отравленными конфетами, – начала она. – Это полная чушь. Нелепая до предела. Ни на минуту не верю, что такое могло произойти.

– Не верите, вот как?

– А вы?

Папаша в сомнении покачал головой:

– Вы полагаете, что ваша дочь ее выдумала?

– Да. Но зачем?

– Ну если вы не знаете зачем, – развел руками старший инспектор Дэви, – откуда же мне знать? Она ведь ваша дочь. И соответственно, вам это должно быть более понятно.

– Я совершенно не знаю свою дочь, – с горечью призналась Бесс Седжвик. – Я не виделась с ней и никак не общалась с того времени, как ей исполнилось два года, а я сбежала от ее отца.

– Ах да, я это знаю. Мне это кажется странным. Видите ли, леди Седжвик, суд обычно дает матери, даже если она виновата в разводе, опеку над ребенком, коль скоро она этого хочет. Вы, очевидно, не просили. Вы этого не хотели.

– Я тогда думала, что лучше не надо.

– Почему?

– Ну, считала, что это для нее небезопасно.

– С моральной точки зрения?

– Нет, не по моральным причинам. Теперь полно внебрачных связей. Дети должны знать об этом, им приходится с этим жить. Но жизнь, которую мне предстояло вести, не была безопасной. Ничего не поделаешь: ты таков, каким родился. Мне было предначертано от рождения жить опасно. Я не законопослушна, и для меня не существует условностей. Я подумала, что для Эльвиры будет лучше, что она будет счастливее, если получит традиционное английское воспитание. Будет защищена и присмотрена…

– Но без материнской любви?

– Я думала, что если она привяжется ко мне, то ей придется страдать. Вы можете, конечно, мне не верить, но я чувствовала именно так.

– Понятно. И вы все еще уверены в своей правоте?

– Нет, – сказала Бесс. – Не уверена. Сейчас мне кажется, что я, вероятно, сильно заблуждалась.

– Знает ли ваша дочь Ладислава Малиновского?

– Я уверена, что не знает. Она так и сказала. Вы сами слышали.

– Да, я слышал.

– Ну так в чем же дело?

– Она чего-то боялась, когда сидела здесь, вы, надеюсь, это понимаете. Люди нашей профессии часто видят страх и легко его распознают. Она испугалась – почему? Были эти шоколадки или нет, но на нее действительно покушались. И эта история с метро вполне может быть достоверной.

– Но это такая нелепость! Прямо детектив какой-то…

– Возможно. Но такое случается в жизни, леди Седжвик. Причем чаще, чем вы думаете. Есть у вас предположение, кто бы хотел убрать вашу дочь?

– Никто – абсолютно никто!

Она выговорила эти слова убежденно и страстно.

Старший инспектор Дэви вздохнул и покачал головой.

Старший инспектор Дэви терпеливо ждал, пока миссис Мелфорд кончит говорить. Беседа с ней получилась на удивление бесполезной.

Кузина Милдред оказалась на редкость бестолковой, речь ее была невразумительной, и она не хотела ничему верить. По крайней мере, такое мнение о ней сложилось у Папаши. Она говорила о том, какие милые манеры у Эльвиры, какая славная она девочка, какие у нее проблемы с зубами, но при этом странные извинения, приносимые по телефону, вызвали у этой леди серьезные опасения, что Бриджет для Эльвиры не вполне подходящая подружка. Все это было преподнесено старшему инспектору Дэви вперемешку и с невообразимой поспешностью.

Миссис Мелфорд вообще ничего не знала, ничего не видела и, вероятно, никаких выводов не делала вообще.

Краткий телефонный разговор с опекуном Эльвиры, полковником Ласкомбом, оказался еще менее продуктивным, хотя, к счастью, полковник был немногословен.

– Совсем как те китайские обезьянки, которые ничего не видят, ничего не слышат, ничего никому не говорят, – пробормотал Дэви своему сержанту, вешая трубку. – Беда в том, если вы хотите знать мое мнение, то этой девице попадались только самые милые люди. Слишком благополучные, не ведающие окружающего их зла. Не то что моя старушенция.