Я вытер пот со лба и сверил адрес. Это здесь. Однако в конце августа в Египте довольно жарко. Я поднялся по ступеням и постучал. Дверь открылась, и в проеме показалось знакомое лицо с большими серыми глазами.

– Ой. Синьор Бронн. Я не знала, что вы в Александрии…

– Дела, синьорина Ортенсия, пришлось задержаться, вы позволите войти? Профессор Пикколо не собирался везти дочь в экспедицию, но в свете случившегося рассудил, что лучше, если она будет не слишком от него далеко. И под присмотром его александрийских друзей. Поэтому студенческие каникулы девушке предстояло провести в Египте.

– Это квартира друга нашей семьи, – пояснила Ортенсия, видя, как я озираюсь по сторонам, – он хирург в центральном госпитале Александрии. Отец решил, что будет лучше, если проведу лето здесь. Заодно немного попрактикуюсь. Я думала, что вы отправились в экспедицию вместе с ним.

– Вы одна?

– Да, в госпитале как раз обход и…

– Это хорошо. У меня, синьорина, к вам довольно специфическое, я бы даже сказал личное дело. Я, морщась, стащил пиджак.

– Что вы себе позволяете? – лицо Ортенсии сначала побледнело, потом покраснело, и в итоге пошло пятнами…

– Вы медик? – я расстегнул рубашку.

– О боже! Что с вами?

– Бандитская пуля. В силу ряда обстоятельств мне бы не хотелось обращаться к официальной медицине, а другого знакомого врача у меня в Александрии нет…

– Садитесь, я сейчас посмотрю.

– Ай-яй-яй! У-у…

– Что вы так кричите? Вы меня напугали…

– Больно.

– Бинты присохли. Так. Что у нас здесь…

– Ой!

– Не дергайтесь, пожалуйста.

– Я стараюсь…

– Вообще заживает довольно ровно. Воспаления особого нет. Надо проверить ребро…

– Ой-ёй. Вы смерти моей хотите, синьорина?

– Кажется, не сломано, но исключить однозначно нельзя. Надо бы показаться врачу в госпитале. Еще рентген бы не помешал…

– Это исключено.

– Я бы сказала, что вы подвергаете себя излишнему риску, не обращаясь за квалифицированной помощью.

– Я полагаю вашу квалификацию вполне достаточной. По крайней мере, выражаться, как заправский врач вы уже научились.

Насколько я смог разглядеть ее щеку и шею, девушка покраснела. Руки у нее немного дрожали, но в целом держалась она молодцом. Для студента она оказалась очень неплохим хирургом. Далеко пойдет.

– Не вертитесь. Я обрабатываю рану.

– Насколько она серьезная?

– Скользящая. Возможна трещина или даже перелом седьмого ребра. Мышцы порваны…

– Ерунда.

– Уж позвольте об этом мне судить. Я хоть и студентка, но все же старшего курса.

– Поверьте, синьорина. На войне я достаточно насмотрелся на пулевые ранения, и авторитетно могу заявить – то, что вы описываете это именно ерунда… Ох! Ну, аккуратнее же, в самом деле.

– Сидите спокойно. Я сейчас наложу повязку. Послезавтра ее надо будет сменить. Вы сможете зайти после обеда.

– Вообще-то я собирался в это время уже плыть в Европу.

– Как хотите. Но я бы настоятельно рекомендовала перевязку под надзором врача. Впрочем, если вас устроит судовой медик…

– Хорошо, хорошо. Я зайду послезавтра после обеда.

Я сидел у маленького оконца, смотрел на залитую солнцем улицу через мутное стекло и размышлял. Что мы имеем? Где-то в Ливийской пустыне находятся руины, в которых, вероятно, спрятаны остатки Александрийской библиотеки. А также книги и иконы коптов. За этими впечатляющими призами охотятся дю Понт, с нанятым им Невером, ди Мартти со своими сицилийскими головорезами и марсельскими бандитами, и египетские монахи. Первым двоим участникам гонки я уже изловчился стать поперек дороги, и теперь и те и другие очень жаждут видеть меня мертвым. Монахи, наоборот, рвутся привлечь меня на свою сторону. Ну уж нет. Ди Мартти был готов меня утопить еще в самом начале. С дю Понтом еще можно было бы иметь дело, не свяжись он с аденскими бандитами. Кстати, похоже, что именно для него Невер и выкрал дневники Мильвовского. По крайней мере, в день своего приезда в Аден дю Понт жаловался, что человек, с которым он хотел там встретиться, неожиданно уехал. А как раз накануне произошли события в «Серебряном Гонге» из-за которых Гоше Неверу пришлось бежать… Какое, однако, странное совпадение. Похоже, наш французский профессор с самого начала имел дополнительные козыри в рукаве. В такой ситуации лезть в эти руины чистое самоубийство. Финита ля комедия. Занавес. Пора возвращаться домой.

Я забрал шляпу и спустился на улицу. Пока не домой, а к моему, если там можно сказать, лечащему врачу. Ортенсия хотела сегодня сменить повязку.

Решение было принято, и настроение у меня было просто отличным. Скоро я уже буду в стенах университета рассказывать о древних языках жаждущим знаний студиозусам. Я шел по александрийским улочкам мурлыкая под нос старую песню саксонских шахтеров. … и едем мы туда, где рудокопы добывают в ночи серебро и золото из скал… Я вырос в стране рудных шахт и с детства остались теплые воспоминания о небольших уютных кабачках и звучавших там песнях. … и в глубокой темной шахте я думаю о тебе… Я поднялся по ступеням и постучал в дверь. Она медленно подалась, и меня охватило сначала чувство дежа вю, а потом ужас… Неужели опять! Ее-то за что?

Я распахнул дверь и вбежал внутрь. Цепочка темно-бурых пятен на паркете тянулась от входа к кабинету. «Может грязь, или машинное масло»? – пронеслась мысль. Увы, это не было ни то, ни другое. Я бросился в кабинет. Никого. Те же пятна на полу, то каплями, то размазанные, словно по полу двигали что-то тяжелое. Отпечаток башмака. Мужской. Размером почти с мой. Разорванная штора, большой лоскут оторван и брошен на пол. Женская туфля в углу. Кажется, в тот день на Ортенсии были такие же… Или нет? Не помню. У кресла что-то блеснуло. Хирургический нож. На лезвии все те же красно-бурые разводы. Я коснулся одной из клякс пальцами. Уже густеет, но еще не засохла. Эту кровь здесь пролили совсем недавно.