Ворон - Воронель
вернуться

Воронель Нина Абрамовна
Шрифт:
* * *
Я буду делать всё, как все: Я буду деньги класть в копилку, Я буду шубу шить к весне И строки ладить под копирку. Я буду делать всё, как надо: Рожать детей, стирать белье, — И, может, получу награду За отречение свое. За то, что я полы мету, За то, что тру корицу в ступке, Мои «желаю» и «могу» Пойдут друг другу на уступки. Мне будет дан условный знак, Что не свихнется жизнь внезапно, И буду я сегодня знать, Что стану делать послезавтра. Не захочу чужих мужей И не сгорю в огне недобром… И будет мир в моей душе, И будет дом мой просто домом. 1965

Одержимые

Нам кажется, что мы еще успеем Любить любимых и платить долги: Вот стены возведем, поля засеем И выбелим известкой потолки. Нам кажется: сейчас мы зубы стиснем И для работы время сбережем, А завтра матерям напишем письма, Детей поймем и приласкаем жен. Но никогда не завершить тяжелый, Неблагодарный и высокий труд… За это время постареют жены, Отвыкнут дети, матери умрут. 1965

Московский день

Рассвет был проветрен и солнцем продраен, И каждый троллейбус был чист на просвет, Тянулись трамваи с рабочих окраин И раем казался пустынный проспект. Потом по какому-то тайному знаку Его затопили потоки людей, И разом был вывернут рай наизнанку, И кончилось утро, и начался день. Открылись ларьки с пирожками и сдобой, Осенние листья шагами смело, Толпа на углу штурмовала автобус И пенилась в черной воронке метро. Бурлила толпа в телефон-автоматах, В кафе-автоматах и просто в кафе; Авто развозили юнцов фатоватых И старцев, созревших для аутодафе. Пока в темноте не затеплились фары, Пока фонари не зажглись в темноте, Москва клокотала в своей предынфарктной, Почти нестерпимой дневной суете. Москва надрывалась в делах неотложных, В бегах неизбежных и спешных долгах, Под грузом сосисок и фруктов мороженых, Конфет, сигарет и газет на лотках. И не было жизни без этой напрасной, Прекрасной погони за завтрашним днем, И лес был не лесом, не праздником праздник, Не отдыхом отдых, огонь — не огнем. 1967

Новогоднее

Опять несут подарки детворе, Опять плащом ложится снег на плечи… Был трудный год окончен в декабре И новый начался, ничуть не легче. А ведь казалось; будет поворот, Мы все, что наспех сметано, распорем: Но вот он, долгожданный Новый год, Передо мной ложится минным полем. Здесь каждый шаг мне предвещает взрыв, И лишь однажды можно ошибиться, И все равно: хоть причитать навзрыд, Хоть молча головой о стенку биться, И все равно: судьба свое возьмет, С судьбою невозможно сторговаться… Но, слава богу, жизнь полна забот, — Она идет, и некуда деваться. Ведь каждый в доме должен быть одет, И ежедневно новые заплаты, И ежедневно должен быть обед, И чтоб хватило денег до зарплаты. И, как неделя, пролетает год: Февраль, июль, суббота, воскресенье… Мне некогда заглядывать вперед, И, может, в этом все мое спасенье. 1966–1967

Неровен час

(Вообще-то следует: час не ровён)

Неровен час, отступятся заботы, Неторопливо время потечет, И жизнь, освободясь от позолоты, Предъявит мне неоспоримый счет. Неровен час, по щучьему веленью, Войдет порядок в мой нелепый дом, И я, с моим тщеславием и ленью, Предстану перед собственным судом. Неровен час, я просто догадаюсь, Как выгляжу без лести и прикрас… Что я отвечу? Чем я оправдаюсь? Как обману себя на этот раз? 1966

Дождливый рассвет

Застигнутый с ночью дождливым рассветом, Испуганный сумрак уже не жилец… Обманутый солнцем, Ограбленный ветром, Оплаканный небом Качается лес. В открытые двери ломится сегодня, Вчерашний товар по дешевке берет, Ползет из болота туман-греховодник И лапает голые ноги берез. И кажется мне, что уже не однажды Дождливый рассвет я встречала в лесу, — Вот так же топтала кустарник отважный И ветки хлестали меня по лицу. И кажется мне, что в тумане рассветном, Наверно, не первую тысячу лет Обманутый солнцем, Ограбленный ветром, Оплаканный небом Качается лес. 1966
* * *
Зачем весна приходит каждый год Все с той же ложью, С теми же речами? Зачем, лишая реки зимних льгот, Калечит лед крикливыми ручьями? Зачем она, великая царица, Чернит и топчет мертвые снега? Зачем так беззастенчиво глумится Над трупом побежденного врага? Зачем, своим величием гордясь, Так мстит зиме, поверженной и жалкой? Зачем сосульки втаптывает в грязь И сладко пахнет отогретой свалкой? А может, жизнь даруя всей земле, Она должна суетной быть и слабой (надо бы: быть сУетной) Несправедливой к брошенной зиме, Самовлюбленной и тщеславной бабой? Не целомудренной, не чистой, не святой, Не тихой очарованной поляной, Не девочкой, взошедшей на престол, А женщиной, бесстыдной и желанной! 1966

Вступление в зиму

Был предан лес сегодня на заре, — В него вступили снежные колонны, И, голое пространство пробежав, По насмерть перепуганной земле Прошли передовые батальоны И залегли на новых рубежах, Но в мире не случилось ничего И ни одна из дружеских держав Не вздумала вступиться за него. Был предан лес студеным декабрем И с головою выдан был метели, Но реки цепенели подо льдом И за него вступиться не посмели; И солнце не прорвало пелену И не рванулось на подмогу с неба, — И лес умолк в холодной власти снега И задохнулся в ледяном плену. Уже деревья сделались дровами, И эта ночь была длинней, чем та, Но, отданный врагу и преданный друзьями, Он больше не боялся ни черта. Он жил всю осень мыслью о зиме Боялся ветра, инея и мрака… Был предан лес сегодня на заре И до весны освобожден от страха! 1967