Александра решила вмешаться и предложила подходящее сравнение: кормление грудью — это… похоже на то, когда вы хотите писать и не можете, а потом вдруг получается.

— Вот что мне нравится в женщинах, — сказал Ван Хорн, — их безыскусные сравнения. В вашем словаре нет слова «безобразный». Господи, мужчины, они так брезгливы во всем — кровь, пауки, рвота. А знаете, у некоторых животных сука, или свиноматка, или как их там еще, пожирает собственный плод после рождения?

— Думаю, вы не отдаете себе отчета, — сказала Джейн, стремясь выдержать сухой тон, — что ваши слова сплошной шовинизм. — Но ее подчеркнутая сухость не произвела должного эффекта, скорее наоборот, как только она встала в ванне на цыпочки и из воды показались ее серебристые груди — одна немного меньше и выше другой. Она приподняла их обеими ладонями и, глядя в пространство, стала говорить, словно обращаясь к незримому свидетелю своей жизни:

— Мне всегда хотелось, чтобы у меня была грудь попышней. Как у Лексы. У нее красивые большие сиськи. Покажи ему, дорогая.

— Джейн, ну пожалуйста. Ты вгоняешь меня в краску. По-моему, для мужчины главное не их размер, а… чтобы они не висели и подходили к фигуре. И что сама о них думаешь — если ты довольна, другие тоже будут довольны. Права я или нет? — спросила она Ван Хорна.

Но Даррил, похоже, не годился на роль представителя всех мужчин. Он тоже приподнялся из воды и приставил волосатые руки к своим рудиментарным мужским соскам, крошечным наростам, окруженным влажными черными змейками.

— Подумать только, как все это развивалось? — вопрошал он. — Создать такой организм, целую систему труб у одного пола, чтобы производить пищу, гораздо более подходящую для младенца, чем любая детская молочная смесь, которую можно получить в лаборатории. А подумайте, как эволюционировало сексуальное наслаждение. Разве оно есть у головоногих? У планктона? А мы только и думаем об этом. И чтобы заставить нас продолжать игру, какую приманку нужно соорудить!! Сюда вложено больше стиля, чем в какой-нибудь из этих дурацких самолетов-шпионов, который обходится налогоплательщику в тьму-тьмущую денег и который вскоре собьют. Представьте, что нет этой приманки, никто не станет ни с кем сношаться, и род человеческий прекратится совсем, и некому будет любоваться на солнечный закат и восхищаться теоремой Пифагора.

Александре нравился ход его мысли, ее простота и доступность.

— Обожаю эту комнату, — мечтательно объявила она. — Сначала она мне не понравилась. Все черное, кроме этих красивых медных труб, установленных Джо. Джо может быть милым, когда снимет свою шляпу.

— Кто это Джо? — спросил Ван Хорн.

— Наша беседа, — заявила Джейн со своим свистящим «с», — кажется, опустилась до довольно примитивного уровня.

— Я мог бы включить какую-нибудь музыку, — предложил Ван Хорн, трогательно озабоченный тем, чтобы гости не скучали. — У меня стереомагнитофон с четырьмя дорожками.

— Шш! — сказала Джейн. — Я слышу машину.

— Обычные ряженые, — предположил Ван Хорн. — Фидель угостит их яблочным пирогом, мы испекли.

— Может, вернулась Сьюки? — полувопросительно произнесла Александра. — Ты уникум, Джейн, у тебя такие хорошие уши.

— А разве нет? — согласилась Джейн. — У меня действительно хорошенькие ушки, даже отец всегда это говорил. Посмотрите. — Она откинула волосы сначала с одного, потом, повернув голову, с другого уха. — Единственный недостаток — одно немного выше другого, поэтому очки с носа съезжают как сумасшедшие.

— Они у тебя почти квадратные, — сказала Александра.

Сочтя это за комплимент, Джейн продолжала:

— И красивые, и хорошо прилегают к голове. У Сьюки они выступают чашками, как у обезьянки, замечала?

— Часто.

— И глаза поставлены слишком близко, а прикус следовало исправить еще в детстве. Ну, а нос так просто пуговка. Честно, удивляюсь, как она при всем этом ухитряется быть привлекательной?

— Думаю, Сьюки не вернется, — сказал Ван Хорн. — Она слишком нервна, как и все в этом городе.

— И да, и нет, — произнес кто-то. Александра подумала, что Джейн, но это был ее собственный голос. — Ну, разве не здорово? — сказала она, чтобы попробовать свой голос. Он звучал низко, совсем как мужской.

— Наш дом вдали от дома, — сказала Джейн саркастически, как показалось Александре. Действительно, рядом с ней совсем нелегко обрести эфемерную гармонию.

Сьюки не приехала, это появился Фидель, принеся «Маргариты» на огромном гравированном серебряном подносе, о котором с восторгом рассказывала Сьюки. По краям широких бокалов на тоненькой ножке Сверкал толстый ободок соли. Александре показалось странным — в своей наготе она чувствовала себя так естественно, — что Фидель не был тоже голым, его форменная куртка напоминала пижаму и хлопчатобумажный военный френч одновременно.

— Оцените, леди, — воскликнул Ван Хорн хвастливо, как мальчишка, и показывая при этом по-мальчишески белые ягодицы, — он вылез из воды и возился у шкалы панели на дальней черной стене.

Над головой раздался негромкий скрежет, и потолок в том месте, где не было лампочек, только тусклый рифленый металл, как в какой-нибудь инструментальной кладовой, раздвинулся, открыв чернильно-черное небо с мелкими брызгами звезд. Александра узнала тонкую, словно наклеенную паутину Плеяд и большой красный Альдебаран. И эти абсурдно далекие небесные тела, и не по-осеннему теплый, хотя и остро пахнущий воздух, и лабиринт черных стен в духе Невельсона, и округлые, в духе Арпа, формы ее собственного тела, соответствующие ее чувственному «я», — все было реальным, как дымящаяся ванна и холодящая пальцы ножка бокала, все было связано множеством эфирных тел. Звезды сгустились, превратились в слезы и наполнили ее горячие глаза. Ножку бокала она лениво превратила в стебель тугой желтой розы и вдохнула ее аромат. Она пахла соком лайма. На губах остались крупные кристаллики соли, как капли росы. Александра уколола палец шипом, капелька крови выступила в центре завитка на подушечке пальца. Даррил Ван Хорн все еще возился у панели, белый зад светился. Казалось, эта единственная часть его тела, которая не была волосатой и отталкивающей, заключена в оболочку внешнего скелета и является его истинным «я», тогда как у большинства людей мы воспринимаем голову как выражение подлинного «я». Ей захотелось поцеловать блестящую наивную задницу. Джейн передала ей нечто обжигающее, что она послушно поднесла к губам. Огонь в горле Александры смешался со злым горящим взглядом Джейн, рука которой скользила под водой, как рыба, по ее животу и вокруг грудей — предмету зависти Джейн, если верить на слово.