Пережить расстрел?? Выжить после очереди из автомата?? Из металлической «рогатки», как говорила эта гриффитка, судя по всему, незнакомая с достижениями цивилизации совершенно!

На пятый, а может быть, даже и на шестой день она позволила Джейку встать, походить по комнате, но дальше порога так и не пустила. Хотя Джейк и сам не пытался пробовать: одежду ему не давали (никакие просьбы не действовали на эту внешне мягкосердечную женщину), и Джейк опять кутался в одеяло и с немой завистью глядел на улицу.

А потом к нему пожаловала гостья. До этого момента она не появлялась ни разу, но, глянув ей в лицо, Джейк понял сразу: он уже видел её раньше. И кажется, не так уж и давно. Где? Когда?

Память неожиданно подсказала ответ, картинка встала перед глазами во всех красках: полумрак ночной комнаты, высвеченный лишь тлеющими углями очага, и эта женщина – неожиданная гостья – в длинном, до пола, плаще с капюшоном. Вот она скинула тяжёлый влажный плащ на табурет и осталась в длинном, без рукавов, белом платье, перетянутом по талии широким тканным поясом: синий, чёрный, белый цвета. Цвета траура по погибшим близким.

Да, Джейк вспомнил её, эту женщину, вспомнил даже выходку Алмаара, рванувшего вдогонку за ней в поисках сомнительного удовольствия.

А потом она бросилась защищать Алмаара, когда офицер тряханул его на глазах у всех поселян.

Странные отношения – и это после одной единственной ночи?!

Эта мысль не успела оформиться во что-то дельное – Джейк загнал её подальше. Не ему судить о таких чувствах, может быть, Алмаар и затронул что-то в душе этой женщины, хоть она и старше его как минимум лет на пятнадцать.

Джейк полулежал в кровати, укрытый до середины груди одеялом, наблюдал за гриффиткой исподволь, делал вид, что смотрит в другую сторону. А та в это время говорила с хозяйкой и нет-нет да взглядывала на него тёмными очень красивыми глазами, в которых явно читался тщательно скрываемый вопрос. Она будто порывалась спросить о чём-то важном и, вскидывая на Джейка глаза, даже делала заметное движение вперёд всем телом, но, видя, что тот не смотрит в её сторону, никла, отворачивалась, и снова заговаривала со своей собеседницей.

А потом, когда она ушла, Джейк шевельнулся, напомнив о себе, подтянул колени, положив на них правую руку. Ему было ясно, что разговор коснулся и его, и хоть говорили они на гриффитском, на том необычном произношении, он уже довольно сносно понимал его, и сейчас тоже понял, что гостья приходила справиться о его здоровье, о том, как идёт выздоровление, и намекнула, что хочет поговорить, но вынуждена была уйти, так и не добившись своего.

– Аимрка, ты помнишь её? – первой спросила А-лата. Джейк кивнул в ответ, скосил глаза на женщину. – Она принесла тебе одежду, теперь ты сможешь выходить на улицу. Но только тогда, когда позволю я, слышишь? – и Джейк снова кивнул, так низко опустив голову, что подбородком коснулся одеяла.

А-лата долго молчала, глядя на него, и Джейк, чувствуя этот взгляд, зябко повёл лопатками, а потом, стараясь не показывать своего состояния, вытянулся на кровати, осторожно положив левую руку поверх одеяла. Да, с левой рукой ему было тяжелее всего; она хоть и не была перебитой, но при малейшем движении боль, поселившаяся в груди за рёбрами, заявляла о себе с такой силой, что в глазах мгновенно темнело.

– Она часто приходила навестить тебя, хоть это и нельзя, – заговорила А-лата первой. – Ты – чужак, из тех, – чуть заметным движением головы указала в неопределённом направлении, но суть этих слов Джейк понял: он – человек, он горожанин, из таких же солдат, что обыскивали их дома в тот раз, – ты такой же, и одежда на тебе была такая же, под цвет пальмовых листьев…

Мы ушли от вас, скрылись под защитой леса, но вы сами снова нашли нас… – голос её, и лицо, и взгляд, и даже фигура были какими-то не по-человечески усталыми, словно всё то, что она говорила, ей уже приходилось повторять раз двадцать – не меньше! – Мы не вмешиваемся в вашу жизнь, не вмешивались никогда до этого раза, но сейчас же… – она сокрушённо покачала головой, замолчала, будто поняла, что совсем не то хотела сказать. Но Джейк понял её слова так, как мог: прошептал с отчаянной твёрдостью:

– Я уйду!

Резко, забыв о ранении, дёрнулся, сел и не смог сдержать стона, переждал, глядя прямо перед собой, стиснув зубы, а потом повторил:

– Я уйду!.. Отдайте мои… – не договорил, закашлялся, и тогда А-лата бросилась к нему с криком:

– Да куда ты пойдёшь?! Куда? Сейчас тем более…

Джейк кашлял и не мог остановиться, казалось, лёгкие при этом разрываются на куски прямо в груди, оно, наверное, так и было, потому что рот вдруг наполнился кровью, горло сковало спазмом – ещё немного, и стошнит. А кровь потекла вниз по подбородку, закапала на одеяло. А Джейк со странным изумлением смотрел на окровавленные пальцы, которыми до этого зажимал рот, смотрел на расплывающиеся пятна, на капли, растекающиеся по ткани в одно большое ярко-красное пятно. А-лата держала его за плечи и всё повторяла одно и то же, как заклинание: