Она всем видом хотела подчеркнуть своё нежелание общаться с неожиданным гостем. И это даже Ариартис уловил. Почувствовав в воздухе повисшее напряжение, и мало что зная о характере их отношений, он произнёс, пытаясь разрядить обстановку, и лучшее, что он придумал, – познакомить гостей друг с другом:

– Вы, наверное, не знакомы, да? – наивный старик, как он был близок и в то же время далёк от истины. – А он, так же, как и ты, Кайна, из города. Вот, совсем недавно сюда перебрался…

Джейка при этих словах будто кто кулаком под рёбра саданул – дыхание перехватило спазмом, и воздух – ни вперёд, ни назад из лёгких… И девушка, кажется, испытывала что-то подобное, с лица сменилась мгновенно, побледнела, а глаза, глядящие на Джейка в упор, словно сквозь него хотели стол увидеть, настолько сильным, прожигающим был этот взгляд.

Кайна! Кайна! Кайна!

Сердце отстукивало в висках оглушительно то имя, которое он уже устал слушать, которое он уже чуть ли не ненавидел, которое вызывало в нём волну возмущения, недовольства и страшную жажду противоречить и бунтовать. Боже мой! Боже мой!

Джейк смотрел на гриффитку совершенно другими глазами и будто видел её впервые. Та же, вроде, прежняя, но сознание отказывалось в это верить. Вот это да!

Это она была против него! Это она требовала изолировать его от всех! Это она настаивала на всевозможнейших запретах! Это она постоянно торопит с его выдворением в город! Она, – эта красивая, удивительно красивая девушка, о встрече с которой он мечтал все последние дни. Ужас! Какая слепота!!!

И надо же было дождаться такого случая, когда другие раскроют глаза на простейшие вещи!

Господи!!! Это было больно. Боль, как при предательстве. Он, как наивный, не умеющий разбираться в людях глупец, повёлся на красоту, на обаятельную улыбку, на женскую хрупкость, и ещё Бог знает на что! – а эта красавица оказалась даже неспособной понять его, войти в положение беспомощного, слабого, случайно выжившего человека, доверившегося им, гриффитам во всём. Вот оно, предательство, предательство в собственных ожиданиях…

Джейк стиснул зубы (только бы не застонать, не показать своей слабости), отвёл разом опустевший взгляд от лица девушки, прошёл мимо неё, ничего перед собой не видя, как опьяневший, переступил порог, и даже дверь за ним сквозняк прикрыл с неприятным петельным скрипом.

Ноги не держали, как в первые дни после того, как встал. Один шаг вниз на следующую ступеньку – и отдыхать, привалившись к перилам.

Уйти! Уйти отсюда! Навсегда! Из дома из этого. В город, к людям. Нет! На Ниобу! На Ниобу, к матери, ко всем своим, в Гвардию, к знакомым… Да хоть к кому, только подальше отсюда…

Ноги подкосились, и Джейк сел на нижнюю, последнюю ступеньку, охватил руками колени, плотно, так, что с левой стороны в груди заныло протестующе, но боль эта была сейчас самым лучшим помощником, она отвлекала внимание на себя, сверлила, ныла: «Ты слышишь, ты живой, ты всё-таки выжил, несмотря ни на что. Так неужели есть что-то важнее подаренной тебе жизни? Живи! Радуйся!»

Да и чего ему, Кийрилу-чужаку, можно ждать от этих людей? Пора бы уже и привыкнуть… Но чтобы так?!

Кайна! Чёртово имя!

Он видел кого угодно за этим именем: какую-нибудь пожилую гриффитку, может быть, кого-то вроде жрицы, должен же быть у них кто-то влиятельный, к чьёму мнению прислушиваются все, ну, пусть моложе, пусть одного возраста с А-латой, пусть даже кто-то вообще такой, такой… Аж слов нет! Не хватает. Не разобраться вообще в их дикарской жизни… Да и вообще мало ли кто! Но дочь А-латы?! Эта, эта – и Кайна?! Боже мой!.. Где были раньше мои глаза? Где был раньше мой разум?!

Как теперь заставить себя относиться к ней так, как она сама к тебе относится? Ведь она же нравилась тебе, нравилась, что греха таить. А теперь что? Возненавидеть её? Сказать сердечку: немчего! Не твоё это! Ты – человек, а она – гриффитка, тем более такая, жестокая, опасная, чёрствая сердцем.

Боже мой! Какая слепота!

Он упёрся локтями в колени, запустил пальцы в волосы на затылке, а ладонями сдавил виски. До боли, до бухающей боли. Не хотелось ничего не видеть, не слышать. А за спиной поскрипывала на сквозняке не запертая дверь, и доносились обрывки фраз на гриффитском:

– Это же он… из города… из солдат, из военных… – говорила Кайна. К её голосу Джейк против воли прислушивался. Зачем, и сам не знал. Ведь и так ясно, – яснее ясного! – её отношение.

– Человек! – Ариартис был удивлён безмерно, – Человек?!

– Да! Этот… Ведь я же рассказывала! – Джейк представил, как мечется сейчас в эту минуту Кайна по дому, неслышно, не задевая ни сора на полу, ни стружек. И негодует, и возмущается, если судить по голосу. А старик, тот, кажется, вообще ничего не понимает, и знает меньше всех. И говорит, словно оправдывается. Ну и подумаешь, не разобрался сразу, кто перед ним, ведь я же не сделал ему ничего плохого! Ни одного резкого слова в ответ! Эта Кайна опять всех баламутит! Нарасскажет старику невесть чего, напугает всех и каждого. Потом хоть вообще на улице не показывайся, взглядом испепелят.