Джейк поздоровался первым, скорее автоматически, так, как когда-то давно учила его этому мать:

– Нежного неба, сочных трав, весенних цветов!

В этих словах было всё: пожелание хорошей погоды, сытной жизни и долголетия. У гриффитов Новый год начинается весной, когда, расцветают самые яркие цветы. Дожить до весны – значит, пережить самое трудное время и получить ещё одни год жизни.

Гриффит улыбнулся в ответ. Седой, старый, лет сто ему по земным меркам, если не больше, но улыбка – искренняя, молодая, белозубая – поразила Джейка. Ему впервые кто-то из местных ответил вот так: улыбкой и добрым взглядом, без настороженности и затаённого страха.

И Джейк растерялся, его раскрытые приветственно ладони застыли, протянутые гриффиту навстречу, тот должен был коснуться их кончиками пальцев, но не смог: Опирался рукой на парку. Поэтому смог ответить лишь одним прикосновением. А потом заговорил, оправдываясь и всё также улыбаясь6

– Вот, уже и поздороваться не могу нормально. Не обидишься? – скосил на Джейка хитро прищуренный карий глаз, – А ты, наверное, из-за Синей Ленты? У нас так не здороваются, ладони не подают… Это у тех так, у заречных… Или ты из города, от человеков сбежал? От техники, да?

Джейк пожал плечами в ответ, подумал отвлечённо, даже особо не заостряясь на этом факте: «А-лата слово „техника“ совсем не употребляет, оно ей чужое, а этот старик, раза в два её старше, и всё равно знает, что это такое.

Удивительный народ. Чем больше узнаёшь, тем сильнее удивляют!..»

А старик хоть и шёл, опираясь на палку, но шёл не налегке, тащил на плече полотняную сумку, тяжёлую, сразу видно. Да ещё и хромал к тому же сильно на левую ногу. Джейк опытным взглядом сразу отметил: с коленом что-то, и что-то серьёзное.

– А ты-то давно здесь? – спрашивал гриффит. Ему, по всей видимости, сильно хотелось поговорить – чувство, свойственное всем одиноким старикам независимо от места их проживания: будь то Ниоба или Гриффит, город или заброшенный посёлок.

– Нет. – Джейк ответил односложно, точно он и сам до сих пор не знал, сколько дней он здесь, среди гриффитов. Шёл медленно (устал, всё-таки), но старик шёл ещё медленнее, ковылял, торопился и ещё пытался разговаривать, словно при встрече с родственником, которого много лет не видел. Всё спрашивал, сам отвечал и больше рассказывал, часто смеялся над своими же словами, но смеялся по-доброму, по-стариковски.

А Джейк всё больше отмалчивался, если и отвечал, то не больше, чем «да» или «нет», а потом вдруг неожиданно предложил:

– Давайте, я вам помогу.

Гриффит согласился сразу, после даже шаг ускорил, догнал Джейка, и они так вдвоём и пошли, молодой и старый, через весь посёлок, в сторону реки, туда, откуда Джейк пришёл, до линии заброшенных домов.

Дома были похожи друг на друга только снаружи, планировка полностью повторялась один к одному. Но это жилище показалось более тесным и маленьким, наверное, от того, что все полки, все лавки были заложены и заставлены массой всяких разнообразных вещей: горы всевозможной деревянной посуды, золотистой, тонкостенной, будто лаком облитой; деревянные изящные ложки различной формы и величины лежали прямо насыпом. Здесь было всё, даже лёгкая деревянная подошва для будущих туфель на любой размер, изящная женская и попроще – мужская.

Джейк остановился, даже про усталость забыл. Такого он ещё ни разу в жизни не видел. Столько всего – и в одном месте! Глаза не знали, на что смотреть, и сознание не всё сразу могло усвоить и переварить. Он только медленно переводил взгляд с немым возгласом, застрявшим где-то в горле. А старик сгрёб стружку с лавки, медленно сел на расчищенное место, вытянул изувеченную ногу, устало прикрыл глаза.

Джейк опомнился лишь тогда, когда с его плеча на пол упала сумка, и бряцание это прозвучало в тишине как взрыв. Даже облачко пыли поднялось. Старик шевельнулся, подобрал свои пожитки, стал выкладывать на стол содержимое: несколько свежеспиленных чурочек из деревьев разной толщины, а потом ножи, тускло заблестевшие на солнечном свете, просочившемся сквозь задёрнутые неплотно занавески.

А вот и металл! Джейк взял одни нож, повертел в руках, разглядывая. Удобная, как раз под руку, выточенная из плотного розового дерева ручка. Ценная, должно быть, порода, из такой на Ниобе особенно ценилась изящная мебель для гостиной, пепельницы или статуэточки на столе. Когда вокруг один пластик, вещи из дерева – высший шик. Они и по карману лишь состоятельным людям. В их доме тоже таких несколько штук было, одна стояла у матери на столе в её кабинете: фигурка девушки с венком и гирляндой из цветов и со свирелью, чуть-чуть недонесённой до губ. Точёное, тщательно проработанное лицо, рассыпавшиеся по плечам волосы, каждый лепесток цветка и даже дырочки на свирели. Удивительное мастерство. Казалось, ещё немного – и девушка шевельнётся, донесёт свирель до губ – и зазвучит нежнейшая, такая же изящная музыка. Ценная, коллекционная вещь. Джейк знал, что мать привезла её с Гриффита, а сделал статуэтку то ли дед, то ли отец матери. Она сама про это никогда не говорила.

Полотно ножа, чёрно-синее, гладкое, как стекло, тускло поблескивающее, оказалось тёплым на ощупь. Металл, каким бы он ни был, не обладает такой слабой теплопроводностью. Странно! А как наука это объясняет? Может, новый металл? Новый сплав? Почему тогда не слышно ничего про это?

Пригляделся повнимательнее. Может, камень? Делали же далёкие предки людей ножи из камня! Нет. Это было дерево. Дерево! Даже с прожилками волокон, как всякая древесина. Но прожилки этого удивительного дерева, тоненькие, с трудом различимые, сразу давали понять, что древесина сверхплотная. Но всё равно резать дерево деревом? Это нонсенс! Как можно?!