А бэр заскулил еще громче.

Но Радогор уже разбирал поводья.

– Тебе, дружище, все борти оставляю. Владей. Ты же береги дедово жилище. Больше не на кого оставить.

И взглядом поторопил Владу.

– Все, попрощались. – Тихо сказал он, глядя в сторону. Больше нас здесь ни что не держит. А что впереди нас ждет, посмотрим.

Влада все еще оглядывалась на оскорбленно ревущего бэра и попробовала сделать попытку вступиться за несчастного Ягодку. Но когда осмелилась, он был уже далеко вперреди. И останавливаться, чтобы подождать его, не помышляет. Ткнула Буланку пятками в бока и понеслась следом Бэр отчаянно взвизгнул и, забыв про ослепший глаз. Припустил вдогонку, смешно вскидывая просторный за и загребая траву передними лапами.

К вечеру деревья стали заметно реже, а лес, не смотря на сумерки, светлее.

– Отвернем в сторону и остановимся. – Сказал он, отвечая на ее немой вопрос.

– Поле? – Догадалась она, и с опаской посмотрела в сторону опушки, до которой было еще скакать и скакать.

– Поле… - Хмуро подтвердил Радогор, выпрыгивая из седла. И потрепал бэр за загривок. – Ладно, пройдоха. Переночуй с нами, а завтра возвращайся домой. И без вопросов! Рассержусь.

Говорил неохотно, с трудом выдавливая из себя каждое слово. Во рту, будто кислицы объелся. Аж язык обжигает. В ушах шумит и кровь в висках колотится так, что сам ее стук слышит. И в мозгу сумятица, как голиком, которым золу из печи выметают перед тем, как хлеб садить, кто прошел. Голова и тело живут по отдельности и узнавать друг друга не желают. Перед глазами муть плывет, густая и липкая. То дедко Вран, живой и здоровый, что – то говорит ему, строго хмуря брови на не нашем языке. Потом, вдруг, спохватится. Де, не мало дорог исходил, не мудрено и спутать. А то… не к ночи бы такое видеть!

С усилием повернул голову и сплюнул через левое плечо. Образ стал яственней, медленно наплывая на него. Отчетливо проступило белое, без кровинки лицо, изумительной,не здешней красоты под черной, низко опущенной накидкой. Отбросила накидку на плечи и черные, как враново крыло. Волосы рассыпались по слечам и груди. На манящих губах появилась легкая, почти неуловиая улыбка.

– Не плюй, воин Ольх. Попадешь ненароком, могу и обидеться.

Отшатнулся назад, споткнулся и повалился на спину. Живому такое увидеть, добра не жди!

– Или не признал меня, воин?

Улыбка стала отчетливей, а в голосе появилась явная насмешка.

– Как не признать? Признал. – С трудом выговорил он. – За мной пришла? Так, вроде, не убит, не ранен.

– Значит, все забыл. Не помнишь…

– А должен? – Хотел бы скрыть невольную расстерянность, а не получилось. Спросил первое, что на ум пришло.

– Может, и не должен.Я же говорила, дорога сама приведет куда надо. Вот уж и меч за спиной. Не обманулась сестрица Макошь в тебе, Ольх. Все сошлось.

Вечная тьма закрыла и лес, и Владу, и бэра. Только она, чье имя лучше не поминать вслух. И ее напевный и немного усталый голос. И почему Ольх, когда лишь Влада помнит это, всеми забытое, имя? А больше и не кому.

Ольх…

И Ольх ли?

– Уснул, Радогор? – Пробился издалека голос Влады. – Поешь прежде. Сам с собой уж говорить начал.

Образ богини потускнел, оделся черным облаком.

– Береги меч, воин Ольх. – Слова почти не слышны. – Потеряешь, не вернешь. И не дай ему завладеть собой. Хитер и коварен он, как и тот, кто сотворил его на погибель роду человеческому. Вырвется, вывернется из руки и рассечет миры. И сгинут они тогда в первородном огне, как уже было однажды. А звездный ветер разнесет зло черным пеплом по необозримым просторам мироздания.

Влада трясет рукой за плечо.

Сон тяжкий каменной глыбой вдавил его в землю, головы не поднять.

Сквозь мглу проступают очертания жилищ. Не таких, как в бэрьем городище. И не таких, какие видел в городе Смура. Огромные, каменные муравейники с десятками почерневших от копоти, окон. А в просторной улице жарко пылает железное чудище. А еще два со страшным грохотом, изрыгая черный дым, спешат улицей к нему. Подле кострища мертвые, до неузнаваемости изуродованные, тела в диковинной же одежде. Воины, понял он. Окажись в такой одежде в лесу. Не сразу и разглядишь. В одном из убитых, к удивлению, узнал себя. Но не удивился.

– А с тем пеплом и зло разлетится. – Повторила Повелительница смерти.

Ее голос мешает разглядеть другие, но тоже очень знакомые тела. Но почему он там, среди убитых? Наваждение.

– Сначала иссушит ненавистью душу, затем завладеет разумом, а там и до тела доберется.

– Зачем? – Спросил, лишь бы не молчать, не отрывая взгляда от того, что происходило внизу. – Он и так упакован, что надо! Не подкопаешься. Одни когти чего стоят.

Грохочущее чудовище остановилось около железного костра. Почти сразу подошло и второе, фырча и отдуваясь. И из чрева полезли такие же, странно одетые, люди.

– И тогда уж не Олег, не Ольх, не Радогор взмахом меча обрушит на мир всю мощь армий зла тьмы.

Радогор почтине слышал голоса богини.

– Скажи мне, кто там? И почему мне кажется, что я знаю… Или помню…

– Там ты, Ольх, прежде, чем сестрица Макошь увидела тебя. Не я сказала, сам вспомнил. Но тогда тебя звали Олегом. И Макошь почему то решила, что ты, как раз тот, кто совладает со злом и подарила тебе новую жизнь. Мне же осталось только перенести тебя по дороге мертвых туда, где в ту пору был меч Тьмы и Зла. К старому волхву.