Собаки Уилла, наиболее крупные из всех наших псов и, несмотря на то что все они были выращены и воспитаны на его ранчо, не отличавшиеся дисциплинированностью, были особенно возбуждены перед стартом. Они лаяли, натягивали постромки, и мне приходилось быть начеку и стоять рядом с ними, чтобы не дать им раньше времени сорваться с места. В конце концов пришлось решить эту проблему так: ввернули в лед позади нарт ледовый крюк и привязали к нему нарты. Упряжка Джефа была более организованной, его собаки были послушнее, и им таких дополнительных мер не требовалось, собаки Кейзо расположились позади, и их поведение во многом зависело от поведения находящихся впереди наших собак.

Вскоре появился самолет, хорошо заметный на фоне чистого голубого неба. Самолет приземлился, и из него высыпала пестрая толпа, в которой я различил изумрудную куртку журналистки Жаки Банашински и ярко-голубую пуховку ведущего программы «Эй-Би-Си спорт» Боба Беати. С ним находились трое ассистентов с телевизионной камерой, установленной на треноге, которую они ввинтили в снег неподалеку от нас, со стороны солнца. Боб сообщил Уиллу «сценарий» нашего старта. Мы должны были стартовать друг за другом с небольшим интервалом в таком порядке: первой стартует упряжка Джефа, за ней мы с Уиллом, далее Кейзо и Жан-Луи и последней упряжка с оборудованием киногруппы, вести которую поручено было Чину Дахо. Поскольку это был его первый опыт управления упряжкой, он решил сосредоточить все внимание на собаках, отложив на время лыжи и их освоение и, как нам показало ближайшее будущее, совершенно справедливо. Журналисты и фотокорреспонденты вышли на исходные позиции и… Стоп! Стоп! Уилл подошел ко мне и объяснил, что моя задача — по команде «Старт!» освободить нашу упряжку от держащей ее натянутой как струна веревки, в два прыжка настичь нарты и присоединиться к нему. Все мы, естественно, были без лыж. Боб Беати дал отмашку. Джефовская упряжка, подчиняясь его короткой команде, ушла на хороших рысях. В искрящейся на солнце снежной пыли нам было видно, как Джеф, накинув свой пояс на рукоятку нарт, пытался бежать рядом, но темп, заданный собаками, оказался чересчур высок, и Джеф вскочил на «облучок» — так мы называли небольшую площадку, образованную концами полозьев, выступающими на стойки нарт. Возбуждение наших собак достигло апогея. Еще бы! Они увидели впереди убегающую упряжку! Уилл, стоя одной ногой на облучке и держась обеими руками за стойки нарт, полуобернувшись ко мне, махнул рукой, что означало: «Давай!» Работая предусмотрительно припасенным ледорубом, я начал выбивать изо льда крюк. Все дальнейшее произошло непостижимо быстро и только чудом обошлось без жертв. Вырубленный наполовину крюк согнулся и, влекомый соединенными в едином порыве усилиями тридцати шести собачьих лап, рассекая воздух и минуя, к счастью, ближайшую цель — мою голову, — отлетел в сторону журналистов. Собаки, не веря обретенной свободе, распластавшись по снегу, в бешеном аллюре увлекли кричащего что-то Уилла в сторону невидимого пока Мирного. Я, бросив ледоруб, попытался было в полном соответствии со сценарием двумя прыжками настичь нарты, однако маклаки на моих ногах — это не кроссовки «Адидас», а скользкий лед — это не рекортан, да и я, признаться, отнюдь не Бен Джонсон. Осознание этих трех бесспорных фактов заставило меня приостановить бег и перейти в режим монотонного преследования убегающих от меня собак. Правильно оценив развитие ситуации примерно через полкилометра, Джеф остановил свои нарты. Собаки Уилла, справившись со стартовой лихорадкой, перешли с аллюра на крупную рысь, и Уиллу не составило труда затормозить их метрах в десяти позади упряжки Джефа. Здесь я их и настиг. Характерный для антарктических ледников волнистый рельеф поверхности скрывал от нас точку старта, и поэтому мы не видели, что там происходит. Прошло минут сорок, а может быть, и больше, а упряжка Кейзо все не появлялась. Не обращая внимания на приметы, мы решили повернуть назад, забраться на один из гребней и оценить обстановку. Стоило нам перестроить наши боевые порядки, как из-за бугра, который мы уже выбрали в качестве наблюдательного пункта, показалась упряжка Кейзо и Жана-Луи. Подъехав к нам, они рассказали, что самое интересное началось сразу же после старта Уилла, когда Кейзо скомандовал «Вперед!» своим собакам. Надо сказать, что большинство собак в упряжке Кейзо работало с ним вот уже третий год, и, несомненно, в течение этого длительного и неизбежного в воспитательной работе процесса взаимопроникновения и взаимообогащения воспитателя и воспитуемых его питомцы переняли от него истинно восточное спокойствие. Иначе чем же, как не этим, можно объяснить тот факт, что после старта собаки и не подумали следовать за остальными своими собратьями, как бы предчувствуя, что эта дорога не сулит им ничего хорошего (ну чем не восточная мудрость!), а, развернувшись, пошли прямо на группу журналистов. Их безошибочный опыт подсказал им, что там, где стоят люди, остановят и их, а остановка — это корм и отдых (к слову, эта логическая цепочка многократно прослеживалась и в нашем дальнейшем путешествии). Не ожидавшие такого поворота событий журналисты были застигнуты врасплох. Все заграждение было смято, белые элегантные сапожки Жаки, описав замысловатую дугу в воздухе, увенчали живописное нагромождение из блокнотов, ручек, фотоаппарата, солнцезащитных очков, представлявшее собой самое Жаки. Расторопные ребята с американского телевидения сумели-таки у самой земли подхватить опрокинутую камеру, но больше всех пострадал Рик, который, как и подобает профессионалу, не расставался со своей фотокамерой до тех пор, пока бегущие прямо к нему в объектив собаки, приблизившись на расстояние гораздо меньше фокусного, не опрокинули его вместе с камерой. В результате его правый глаз, соприкасавшийся с видоискателем, окружил кровоподтек, окрашенный во все цвета радуги с явным преобладанием фиолетового — самого популярного в цветовой гамме нашей экспедиции. Легче всех отделался Боб Беати, находившийся в состоянии шока, после того как выпущенный на свободу собаками Уилла ледовый крюк просвистел в нескольких сантиметрах над его головой. Пока Жан-Луи в красках описывал эту историю, подъехала упряжка Дахо вместе с киногруппой и «одноглазым», но довольным Риком. Еще через несколько минут низко над нами прошел похожий на красную стрекозу «Твин оттер» и, помахав на прощание крыльями, скрылся за рыжими в лучах заходящего солнца гребнями нунатаков Сил. Мы остались одни. Было около 15 часов. Джеф сказал, что первый из одиннадцати расположенных между стартом и Южным полюсом складов с продовольствием находится километрах в пяти от нас. Мы решили заняться складом завтра утром и, пройдя со старта в общей сложности около трех километров, остановились на ночлег.

Двадцать восьмого утром Джеф уехал с пустыми нартами к складу с продовольствием: из всех участников экспедиции только он один знал или, точнее сказать, визуально помнил места расположения складов, поскольку они с Генри занимались расстановкой складов в январе. Первая победа! Джеф действительно нашел склад и возвратился с нартами, груженными кормом для собак, нашим продовольствием и горючим.

Быстро поделили все это по-братски между собой, упаковали нарты и тронулись. В этот день из-за позднего старта и частых остановок, вызванных киносъемками, мы прошли только 8 километров. Стояла на редкость благоприятная мягкая погода: температура около минус 10, легкий ветерок и прекрасная твердая поверхность, собаки бежали очень легко и с явным неудовольствием останавливались, когда Лорану с его режиссерским видением мира необходимо было снять очередной сюжет из серии «Собачьи упряжки на фоне гор и заходящего солнца». Лоран спешил — светового времени было не так много: уже в три часа дня солнце заваливалось за причудливо изрезанные гребни гор, закрывающие от нас западную сторону горизонта, цвет неба менялся от светло-голубого на западе до густо-фиолетового на востоке. К пяти часам, когда мы разбили лагерь, было уже совершенно темно. Бирюзовые подсвеченные изнутри яркими керосиновыми лампами купола палаток выглядели фантастически в этой космической темноте. В этот вечер, собравшись перед палаткой Жана-Луи и Кейзо, мы устроили небольшой праздник, посвященный началу нашего путешествия. Полированная поверхность высоких металлических кружек поблескивала в свете наших «шахтерских» фонарей. Лоран с камерой, естественно, был рядом — для создания и поддержания в нашей стихийно возникшей массовке киногеничного настроения он выбросил в круг небольшую бутылочку «Смирновской», которая моментально разошлась по кружкам. Все были в сборе, ждали только Дахо и Джефа, которые, по всей видимости, испытывали определенные трудности с размещением в своей крохотной палатке и особенно со входом и выходом из нее. Наконец мы услышали скрип снега, и из темноты вынырнул Дахо в красивом оранжевом костюме. Войдя в наш тесный освещенный круг и получив причитающуюся ему кружку, он еще до знакомства с ее содержимым начал как-то странно пританцовывать. Я направил фонарик на его ноги, и все увидели, что Дахо с чисто профессорской рассеянностью забыл надеть даже домашние тапочки: он стоял на снегу в одних тонких черных носках. В ответ на наш немой вопрос Дахо, продолжая переминаться с ноги на ногу, заверил нас, что это не простые носки, а носки «Гортекс» и что ему совсем не холодно, к тому же — он показал на лежавший рядом на нартах большой термометр — температура всего минус 5 градусов. Ах, профессор, профессор, и ты пал жертвою коварного Фаренгейта. Пришлось бросить ему под ноги крышку от ящика с собачьим кормом. Появился Джеф. Вежливо, но твердо отклонив посыпавшиеся на него со всех сторон на разных языках заманчивые предложения насчет «Смирновской», он налил себе горячего кофе. Опустевшие кружки, начинающий пощипывать морозец и усталость очень скоро разогнали нас по палаткам.

Двадцать девятого я проснулся в 5.45, прислушался — вроде тихо, не дует, — зажег свечи. Было не холодно, и примус запустился довольно быстро, и вот уже две его конфорки ровно гудели, быстро нагревая палатку. Поставил чайник, вода в котором за ночь покрылась тонкой корочкой льда, и разбудил Уилла. Подъем, свечи, примус и завтрак — все это входило в круг моих обязанностей, Уилл же отвечал за выживание нашего экипажа вечером. На завтрак были овсянка, кофе, галеты с маслом, а Уилл, кроме того, выпил большую (граммов семьсот, не меньше) кружку чая с лимоном, некоторое количество которых он предусмотрительно запас. Это вполне в его стиле — помню, что и в Гренландии он потрясал мое воображение количеством съедаемых за один присест лимонов. «Это держит меня на безопасном расстоянии от врачей», — объяснил мне Уилл, перехватив однажды мой изумленный взгляд. Пока готовилась каша, Уилл писал дневник — большую толстую тетрадь в жестком глянцевом переплете, которую он красочно оформил накануне вечером, приклеив на второй странице обложки цветную фотографию обнаженной смуглокожей девушки, сидящей на берегу ручья и держащей в руках какую-то пеструю змею. «Ну?» — спросил меня Уилл, показывая фото и откровенно любуясь им. Я поднял вверх большой палец: «Сила!» — «Я познакомился с ней в Калифорнии после своего первого путешествия в Перуанские Альпы, — продолжал Уилл. — Она была индианкой, мы неплохо провели время, а сейчас она вышла замуж и живет где-то в Мексике», — закончил он. Это тоже одна из характерных черт Уилла: будучи по природе своей настоящим искателем приключений, он не изменял себе даже в такой, казалось бы, совершенно особой области — в отношениях с женщинами. Он знакомил меня и заочно, и очно со многими своими подругами, причем подавляющее большинство из них были, по нашим привычным понятиям, что называется, экзотическими женщинами: японка, кореянка, негритянка, индианка наконец. Наверное, именно по этой причине его брак с очень симпатичной стопроцентной американкой Патти оказался непродолжительным. Однако Патти сохранила не только фамилию Стигер, но и верность делу своего бывшего мужа, открыв в или — городе, рядом с которым расположено ранчо Уилла, — небольшую фабрику по производству зимней одежды и обуви, главным образом маклаков. Изготовленные ею маклаки мы носили в Гренландии, и вот сейчас в Антарктиде они являются нашей основной обувью.

Уилл писал дневник левой рукой и очень долго, минут сорок пять — пятьдесят, так что я уже успел полностью закончить завтрак и начал одеваться. Посуду мы не мыли по установившейся еще в Гренландии традиции. «Зачем мыть? Каждый день одна и та же еда», — философски заметил тогда Уилл, когда я, проведя перед этим две недели в палатке Джефа, решил сохранить некоторые истинно британские традиции, включая обязательное мытье посуды, и в палатке Уилла. Долго уговаривать меня не пришлось, и практически все британские традиции уступили место американскому новаторству.

Я выбрался наружу. Гора с характерной плоской вершиной, долженствующая по нашим картам венчать собой мыс Дисапойнтмент, находилась, к счастью, на том же месте — впереди, немного справа по курсу и, увы, на том же расстоянии, что и вчера. Сегодня Уилл попросил меня лидировать на лыжах, чтобы немного ускорить темп нашего движения. Выстроились так: я впереди, за мной упряжка Джефа, за ним Кейзо и Жан-Луи, затем Уилл с Риком и последним Дахо с киношниками. Дахо нелегко давалось искусство управления упряжкой, собаки его практически не слушались — особенно им не нравилась в его исполнении команда «стоп», поэтому его упряжка часто ломала все «кинопостроения» Лорана, в которых, как правило, каждой упряжке отводилось вполне определенное место. Дахо нервничал, кричал на собак, часто пускал в ход лыжную палку, что, разумеется, никак не способствовало их взаимопониманию. Сегодня было довольно трудно бежать на лыжах: поверхность — практически голый лед, ноги разъезжались. Собаки чувствовали себя намного увереннее, и поэтому упряжка Джефа легко меня настигала. Оставил лыжи Джефу и попробовал бежать. Мне удалось даже на некоторое время оторваться от собак и сохранить безостановочное движение. В результате за два часа прошли около 10 километров. Неожиданно я наткнулся на невысокий, но широкий ледяной бугор, простиравшийся метров на пятьдесят-шестьдесят влево и вправо от нашего курса. Рельеф за этим неожиданным препятствием резко понижался.

Я вскарабкался на бугор и увидел, что это край гигантской трещины. Снежный мост, закрывающий ее в середине, был разрушен. Надо было предупредить ребят. Я развернулся и начал махать руками. Джеф подъехал ко мне вплотную и остановил собак, то же сделали все остальные, кроме Дахо — его упряжка внезапно изменила курс и, набирая скорость, пошла вправо. Некоторое время Дахо бежал за ней, а затем не выдержал темпа, упал и выпустил стойки нарт из рук. Неприятная ситуация. Упряжка мчалась, предоставленная самой себе, прямо по направлению к трещине. Я бросился наперехват, криками призывая вожака Томми к благоразумию (Томми — очень пугливая собака, поэтому лучший способ как-то воздействовать на нее в нужном направлении — это спокойное и ласковое убеждение). Метров через сто пересек линию движения упряжки и остановился. Присел на корточки и подманил собак, что мне, к счастью, удалось. Повел упряжку к Дахо, который с криком набросился на Томми. Пришлось объяснить профессору, что сейчас этого делать нельзя — уже поздно.

Мы стояли все вместе у трещины и раздумывали, в какую сторону ее огибать. Решили обогнуть ее, отклонившись восточнее, подальше от гор. Лоран, страхуемый Бернаром, подошел к самому ее краю и снял нас на живописном фоне трещины. Рядом с упряжками трещина выглядела еще более внушительно — вся упряжка вполне могла бы целиком уместиться в ее открытой пасти. Нам удалось благополучно обойти эту первую на нашем пути трещину и пройти еще 6 километров до наступления сумерек. Поставили лагерь. Я подал забравшемуся в палатку Уиллу спальные мешки, сумки с личными вещами, два фанерных ящика, в одном из которых (красном) находились продукты для ужина, а в другом (черном) — для завтрака, примус, запасные баллончики с бензином и пустой ящик из-под собачьего корма, служивший нам столом. Сам я остался снаружи, чтобы обкопать палатку, заготовить снега для воды, распрячь и накормить собак. Уилл тем временем готовил ужин. На расстоянии метров двадцати пяти от нарт в направлении, близком к нашему курсу, я забил в снег металлическую пластинку с привязанным к ней тросом (эта пластина служила якорем), между этим якорем и нартами натянул стальной трос с отводами для собак и развел их по местам. Все остальное надо было делать очень быстро. Собаки знали, что следующим этапом после «разводки» будет кормление, и в предвкушении этого долгожданного момента начали лаять и прыгать на поводках (если в этот момент не поспешить с кормлением, то они могут сорвать якорь, и тогда будет чрезвычайно трудно собрать их вновь). Поэтому я, как заправский баскетболист, бросал брикеты корма прямо от нарт. Главное — это быстро ублажить первых четырех, самых сильных: Горди, Джуниора, Пэнду и Баффи; остальным собакам я отнес корм в ящике.