— Информация нужна любой ценой. Вы меня поняли? Любой ценой. Это личный приказ Хозяина.

Ильгет тяжело дышит, глядя вверх, лица — очень смутно. Черные мундиры. Белый халат. Это хорошо, может быть, он скажет, что ей нужно отдохнуть. Что она умирает.

— Капайте больше.

— Больше нельзя, — возражает белый халат, — вы не можете бесконечно усиливать болевую чувствительность, у нее наступит шок. У нее и так низкий порог...

— Если бы у нее был низкий порог, давно бы сняли блокировку.

— Здесь не только в физиологии дело. Применяйте другие методы.

— Калечить не хотелось бы, мы не должны ее потерять.

— Выбирайте, если вам действительно нужна информация.

— Сука. Ты издеваешься надо мной. Думаешь, что круче всех, да? Я тебе покажу, дерьмо...

Информация-нужна-любой-ценой-любой-ценой-любой-ценой-лю...

Господи, я не могу. Я... как животное. Я не могу больше жить, у меня нет никаких сил больше, теперь эта боль — все время, даже когда они оставляют меня в покое, мне постоянно и нестерпимо больно, я не могу даже заснуть, потому что кости... Сейчас вот, правда, уже не болят руки, просто кажется, что они превратились в огромные надутые шары, и наверное, так оно и есть, если скосить глаза, то видно что-то черное и большое. На месте пальцев. Но зато нестерпимо болит спина. Я не могу ни о чем думать, Господи, только о спине, о руках, о голове, о пальцах, я не могу, не могу...

Не могу.

Все время соленый вкус во рту и очень сухо. Это кровь. И пахнет кровью. Тошнит. Я даже не понимаю, зачем это все... за что, почему...

Измученный, раздавленный болью и ужасом, полуживой зверек. Уже не человек. Не надо меня бить, мне и так все время больно... не надо, не бейте меня. Я не могу.

Страшно смотреть и гадливо — как ползет недобитое насекомое, задние лапки оторваны, тело волочится по земле, и оно все еще живет, все еще трепещет, наверное, насекомое не чувствует муки так, как человек, но я всегда убивала полураздавленных мух, я не могу на это смотреть.

Как-то все очень ясно и четко вокруг. Давно уже так не было. Ильгет по-прежнему привязана к столу, и по-прежнему болит все. Но и вокруг все очень хорошо видно.

Вот кто-то подошел, остановился рядом. Незнакомый. Не в черном и не в белом. Костюм, галстук, узкое лицо. Глаза.

Слепые глаза. Слепые, почти белые глаза, из которых бьет свет. Кажется, что он не смотрит на Ильгет, а — куда-то вверх или в сторону. Он молчит.

Это Хозяин, подумала она. Тот, кого здесь называют Хозяином. Сагон, вдруг всплыло откуда-то. Лицо слепого изменилось, он шевельнулся, стал ближе к ней. Все-таки он на нее смотрит. Эти глаза... пронизывают... свет из них, такой ослепительный, он жжет, сжигает изнутри.

Это конец. Ильгет ощутила облегчение — так или иначе, это конец. С этим ей не справиться.

«Хочешь, боли не будет?»

Голос раздается где-то под черепом, Ильгет почти физически его ощущает, даже щекотно внутри головы. Сагон не разжимает губ, но ясно, что говорит он. И в тот же миг боль исчезает.

Ее просто нет. Засмеяться от радости. Хочется благодарить... как она благодарна Хозяину. Какое это счастье...

Как легко.

Информация-нужна-любой-ценой.

«Я могу так же легко вернуть боль. И сделать гораздо хуже. Хочешь?»

Нет! Нет, только не это! Пожалуйста! Я не могу, мне больше не выдержать.

«Тогда сделай этот шаг. Ну сделай же его... сделай. Я жду».

«Я не понимаю».

«Доверься мне».

Господи, помилуй...

Легкий укол боли— как напоминание.

Что же делать? И вдруг Ильгет поняла — что...

Поверить ему, поверить до конца, только и всего.

Но это же враг, это из-за него, только из-за него меня мучают, чтобы бороться вот с этим врагом, я согласилась даже на такое. Я не помню, как и почему, но он — враг.

«Ну? Ильгет, сделай этот шаг. Ты нужна мне. Сделай, ты не пожалеешь».

Но в моем сердце нет доверия. Нет, и оно не может само по себе появиться. Я помню, что это враг. Сагон.

«Значит, я враг?» Угроза в голосе была недвусмысленной. Ильгет в ужасе поняла, что ее ждет, но толком не осмыслив ответ, вслух прошептала.

— Да.

Боль обрушилась снова. В руках сагона сверкнула длинная игла. Он медленно воткнул ее в руку Ильгет, у локтевого сгиба. Но это не так уж больно, и это не шприц... Сагон сжал иглу пальцами.

Ильгет сначала показалось, что в руке торчит раскаленный стержень, и все тело вращается вокруг него, и эта боль была страшнее всего пережитого ранее.

А потом свет померк. Последнее, что она видела сквозь невыносимую боль — страшно сияющие слепые светлые глаза. Сияющие во мраке. И сквозь это сияние что-то неудержимо втягивало Ильгет в глубокую, бездонную воронку, и свет слепил и жег... отчаяние оттого, что она могла, могла как-то это предотвратить, но вот теперь уже поздно, и она сама это выбрала...