— Есть здесь кто-нибудь? — повторила я, опасливо поглядывая на полуразвалившееся крыльцо. Не хотелось бы сломать ногу, наступив на прогнившую доску.

Снизу послышался тихий всхлип, от неожиданности я подпрыгнула и тут же успокоилась. Из-под груды барахла выползла маленькая серо-черная собачка, похоже, помесь болонки с терьером. Увидав меня, она упала на живот и вжалась в землю.

— Не бойся, — тихо сказала я, присела и погладила всклокоченную шерстку.

Сердце пронзила жалость. Ну чем несчастное создание провинилось перед небесами? За что оно живет в грязи и голоде? Пальцы нащупали выпирающий позвоночник и ребра животного. А еще у собаки явно отит, потому что песик заплакал, когда я случайно задела одно ушко.

— Дай посмотрю, что у тебя там, — попросила я и аккуратно подняла свалявшуюся шерстку.

Так и есть, внутри ушной раковины полно черных катышков, наружу вытекает гной — у несчастной псинки запущенное воспаление. С бедой можно справиться, нужны промывание, капли, мазь и, вероятно, уколы антибиотика. Если сейчас начать лечение, через пару недель собачка забудет о боли, но, похоже, бедняжка никому не нужна. Однако она не беспризорная — на худой шейке застегнут слишком широкий для столь маленького существа кожаный ошейник.

— У меня в машине есть набор лекарств, — протянула я, поглаживая трясущееся тельце, — если ты никуда не уйдешь, принесу медикаменты и попытаюсь хоть что-нибудь сделать. Хотя бы промою ушки перекисью. Или поискать здесь аптеку?

— Какого хрена? — заорали изнутри избы.

Я подняла голову. Псинка, повизгивая, попыталась уползти, из распахнувшегося окна на нас смотрела тетка неопределенного возраста. Одутловатое лицо, опухшие глаза, багровая кожа на щеках и носу без слов говорили об излюбленном занятии «красавицы» — беспробудном пьянстве.

— Че приперлась? — завизжала хозяйка. — Спереть имущество хочешь?

— Мне не нужны ржавые ведра, — возмутилась я. — Вы Майя?

— Допустим, — сбавила тон женщина. — А ты кто?

— Суворова Пелагея Андреевна здесь живет?

— Это моя изба! Личная! Собственная!

— Замечательно. Но мне известно, что здесь должна проживать Пелагея Андреевна!

— Она уехала, — вдруг вполне мирно заявила алкоголичка.

— Суворова в больнице, — показала я свою осведомленность.

— Раз знаешь, чего лезешь? Ты ваще кто?

— Меня зовут Лампа.

— А меня утюгом кличут, — заржала Майя.

Подавив накатившее раздражение, я постаралась сохранить вежливость.

— Я и не думала шутить. Имя такое есть — Евлампия, сокращенно Лампа.

— И че тебе надо?

Я вынула кошелек.

— Денег хотите?

— И че делать?

— Просто поговорите со мной.

— Заходь!

— Ступеньки не развалятся? — на всякий случай поинтересовалась я.

— Они крепкие, — ухмыльнулась Майя, в предвкушении мзды пьянчужка стала приветливой, — лезь, не боись!

Я вскарабкалась к двери, толкнула ее и очутилась в… не хватает слов, чтобы описать интерьер. Загаженная, замусоренная, похожая на общественный сортир московского вокзала комната. Но туалеты в столице, став платными, приобрели вполне приличный вид…

— Садись, — кивнула Майя на табуретку.

— Спасибо, я лучше постою, — стараясь не дышать, выдавила я. — Не хотите на воздухе побеседовать?

— Тама дождь собирается!

— Пока не капает, лучше выйти, — прошептала я. — Извините, я могу упасть в обморок.

— Больная, что ли? — надулась Майя.

— Нет, просто не выношу духоты, — соврала я.

— Хрен с тобой, — проявила человеколюбие хозяйка.

Мы выбрались на двор, я с удовольствием втянула носом свежий деревенский воздух и спросила у Майи:

— Как к вам попала Суворова?

— Ее на лето привезли, — без агрессии ответила хозяйка, — дачку сняли.

— У вас? — поразилась я.

— А че?

И как отреагировать на ее вопрос? Сказать честно: «Только сумасшедший мог устроиться на летний отдых в помойке»?

Решив воздержаться от комментариев, я задала следующий вопрос:

— А кто доставил Пелагею Андреевну?

Майя собрала лоб морщинками.

— Э… э… Марь Иванна!

— Мария Ивановна?

— Точно.

— А фамилию назовете?

— Вострикова.

Я несказанно обрадовалась этим сведениям.

— Вострикова Мария Ивановна? Замечательно.

— Нет, — возразила Майя, — Вострикова — это я. А Марь Иванна — она просто Марь Иванна.

Радость сменило уныние, но потом я воспряла духом.