Я попросила разрешения взять полотенце Ирвина и сунула его себе между ног, как гигантский тампон. Затем натянула пропотевшую одежду. Ирвин предложил отвезти меня домой на своей машине, но я не могла заставить себя сказать ему, чтобы он отвез меня в клинику, поэтому полезла в карман за адресом Джоан. Ирвин знал названную улицу и ушел прогревать мотор. Мне было слишком тревожно, чтобы еще сообщать ему, что я по-прежнему истекаю кровью. Я все время надеялась, что кровь вот-вот остановится.

Но пока Ирвин ехал по голым улицам с сугробами на обочине, я почувствовала, как теплая струя просочилась сквозь дамбу полотенца и юбки и выплеснулась на сиденье.

Пока мы, уже замедлив ход, кружили между домами, выискивая освещенные номера, я подумала о том, как удачно, что я не лишилась девственности в колледже или у себя дома, где подобную скрытность и анонимность обеспечить было бы невозможно.

Джоан отперла дверь. На лице у нее были радость и изумление. Ирвин поцеловал мне руку и попросил Джоан хорошенько обо всем позаботиться.

Я закрыла дверь и прислонилась к ней изнутри, чувствуя, как кровь отливает у меня от лица, перетекая в совершенно другое место.

— Что с тобой, Эстер? Ради Бога, в чем дело?

Я подумала о том, скоро ли Джоан заметит, что кровь струится у меня по ногам и натекает в черные кожаные фирменные туфли. Я решила, что я вполне могла бы умирать от огнестрельного ранения, а Джоан все равно смотрела бы сквозь меня своими бледными глазами и ждала, пока я не попрошу чашку кофе и сандвич.

— Твоя медсестра здесь?

— Нет, у нее сегодня ночное дежурство в «Каплане».

— Вот и хорошо.

На лице у меня появилась горькая гримаса, означавшая, что еще один выброс крови пробился сквозь защитные сооружения и начал неторопливое нисхождение в туфли.

— То есть, я хочу сказать, плохо.

— Ты как-то странно выглядишь, — сказала Джоан.

— Вызови-ка лучше врача.

— Зачем это?

— Да поживей.

— Но ведь…

И она по-прежнему еще ничего не заметила.

Коротко охнув, я нагнулась и сняла с ноги одну из моих потрескавшихся от холода черных блумингдэйлских туфель. Я подняла туфлю, поднесла к самому носу Джоан, встряхнула ее перед округлившимися, похожими на крупную морскую гальку глазами — и струя крови вылилась из туфли и хлынула на бежевый ковер.

— Боже мой! Что это?

— Я истекаю кровью.

Джоан провела, а верней, чуть ли не пронесла меня к софе и помогла лечь. Затем подложила несколько подушек под мои залитые кровью ноги. Потом отошла на шаг и сурово спросила:

— Как звать этого негодяя?

На какое-то безумное мгновение мне пришло в голову, что Джоан, чего доброго, не подумает вызвать врача, пока я не признаюсь ей в вечере, проведенном с Ирвином, и во всем остальном. А после этого не обратится к врачу все равно, решив меня тем самым своеобразно наказать. Но потом я осознала, что она проглотит все, что мне не вздумается ей рассказать, что мой пересып с Ирвином не имеет для нее ровно никакого значения, а само его существование означает не больше, чем колючка на черенке розы, каковою является для нее мой визит.

— Да так как-то, — я махнула рукой, изображая равнодушие и презрение. Еще один выброс крови произошел сразу же вслед за этим, и я в тревоге напрягла брюшные мышцы. — Дай-ка мне полотенце.

Джоан вышла и тут же вернулась, неся целую охапку полотенец и простынь. Как опытная медсестра, она лихо сняла с меня заляпанные кровью одежды, испуганно ойкнула, дойдя до окровавленного полотенца, и наложила мне свежую повязку. Я лежала, пытаясь умерить стук сердца, потому что с каждым новым ударом из меня текло и текло.

Я вспомнила чудовищный спецкурс по литературе викторианского периода — всю эту череду романов, героини которых, болезненные и благородные, умирают одна за другой от дикого кровотечения в результате трудных родов. Возможно, Ирвин поранил меня, жестоко и беспощадно, и я сейчас не просто лежу на софе у Джоан, а умираю.

Джоан надела пончо и принялась набирать, один за другим, номера кембриджских врачей. Список их был довольно внушителен. У первого доктора никто не взял трубку. Второй доктор, которому Джоан начала излагать мою ситуацию, ответил ей так, что она воскликнула: «Понятно!» — и бросила трубку.

— Что он сказал?

— Он обслуживает только своих постоянных клиентов или выезжает на экстренные случаи. А сейчас воскресенье.

Я попыталась поднять руку, чтобы взглянуть на часы, но рука оказалась тяжела, как камень, и не думала шевелиться. Воскресенье — райское времечко для врачей! Они разъезжаются по загородным клубам, они едут к морю, они проводят время с любовницами или с женами, они отправляются в церковь, они катаются на яхтах, они изо всех сил делают вид, что никакие они не врачи, а самые обыкновенные люди.