Шрифт:
ю Емельянов "Прибалтика"падении, заключенных СССР «с другими странами, например с Польшей, Латвией, Эстонией и т. д.». В этой связи Молотов категорически заявил о том, что «в данный момент невозможно даже приблизительно определить время поездки, так как она требует тщательных приготовлений». Видимо, ко времени встречи Шуленбурга с Молотовым 19 августа Советское правительство еще не приняло окончательного решения.
К этому времени трехсторонние переговоры окончательно зашли в тупик. 14 августа советская делегация выразила официальное сожаление по поводу «отсутствия у военных миссий Англии и Франции точного ответа на поставленный вопрос о пропуске Советских Вооруженных Сил через территорию Польши и Румынии».
С 17 по 20 августа дипломаты Англии и Франции несколько раз обращались к министру иностранных дел Польши Беку с призывом согласиться на пропуск советских войск через польскую территорию, но получили отказ. В то же время они отчаянно пытались убедить СССР за столом московских переговоров в необходимости связать себя военными обязательствами по участию в польско-германском конфликте. Как последний шаг глава французской делегации Думенк по поручению премьер-министра Франции Даладье сообщил Ворошилову о согласии Франции «в принципе» на проход советских войск через польскую территорию».
К.Е. Ворошилов потребовал письменных полномочий от Даладье на подписание Думенком военного пакта, разрешающего проход советских войск через Польшу. Таких полномочий Думенк предъявить не мог. В этой связи К.Е. Ворошилов заявил: «Я боюсь одного. Французская и английская стороны позволили, чтобы политические и военные переговоры слишком затянулись. Вот почему мы не должны исключить возможности в настоящее время определенных политических событий». Вечером 21 августа 1939 года, когда происходил этот разговор, К.Е. Ворошилов уже знал, что «определенные политические события» совсем не исключены в самом ближайшем будущем.
В это время в Москве изменилось отношение к германскому предложению. По словам Шуленбурга, 19 августа «едва ли не через полчаса после завершения беседы Молотов передал мне, что просит меня разыскать его снова в Кремле в 16.30». Во время второй встречи Молотов объяснил, что после его доклада Советскому правительству он получил полномочия вручить германскому послу советский проект договора о ненападении. Молотов заявил, что Советское правительство готово принять Риббентропа в Москве «примерно через неделю после обнародования подписанного окончательного соглашения», то есть «26 или 27 августа».
Попытки Шуленбурга приблизить дату прибытия Риббентропа оказались безуспешными. Новым событием в советско-германских отношениях явилось прямое обращение Гитлера к Сталину, которое Шуленбург передал Молотову 21 августа в 3 часа дня. Гитлер, как отмечает У. Ширер, «проглотив свою гордость, лично просил советского диктатора, которого так часто и так долго оскорблял, принять его министра иностранных дел немедленно в Москве». Гитлер приветствовал «подписание нового германо-советского торгового соглашения» и объявлял его первой ступенью «перестройки германо-советских отношений». Гитлер безоговорочно принимал проект пакта о ненападении, который был предложен Молотовым. Он объявлял, что пакт «возобновляет политическую линию, которая была выгодна обоим государствам в течение прошлых столетий».
Гитлер настаивал, «не теряя времени, вступить в новую фазу отношений друг с другом». «Поэтому, — писал он, — я еще раз предлагаю принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, самое позднее в среду, 23 августа».
К последней декаде августа, когда у Советского правительства были исчерпаны резервы времени для отсрочки решения, перед ним стоял выбор из ограниченного числа альтернатив. Подобно ситуации, возникшей зимой 1917/18 года во время переговоров в Бресте, Советская страна имела три схожие возможности для внешнеполитических действий: 1) заявить о своем решительном неприятии сделок с Германией и этим самым взять курс на войну с гитлеровским режимом; 2) заявить о своем отвращении к любым соглашениям с империалистической державой, но в военные действия с Германией не вступать; 3) подписать договор о мирных отношениях с Германией.
Учитывая существенные различия, происшедшие за 20 лет в мире и в положении Советского государства, рассмотрим, как выглядели эти три возможных варианта действий в 1939 году.
Отказ от договора о ненападении с Германией и продолжение попыток достичь соглашения с западными державами о совместных вооруженных действиях против Германии.
Советское правительство не могло не догадываться, что военный конфликт может начаться со дня на день. Неоднократно выраженное стремление германских руководителей подписать договор с СССР как можно быстрее и не позднее 23 августа свидетельствовало об одном: до начала войны оставались считаные часы. (На военном совещании у Гитлера был назначен день начала войны с Польшей — 26 августа. Лишь затем дата была перенесена на 1 сентября.)
Советское правительство понимало, что антигитлеровский союз к началу военных действий создать не удалось. Более того, оно видело, что западные державы стремятся максимально уклониться от выполнения своих союзнических обязательств и возложить основную тяжесть военных усилий на Советский Союз. В этом случае возникала опасность того, что в ближайшие дни Советскому Союзу предстояло бы вступить в бой с мощной германской армией не только без помощи Англии и Франции, но и имея рядом Польшу, которая и слышать не желала о военном сотрудничестве с СССР и, возможно, организовала бы вооруженное сопротивление. Как и платформа «революционной войны», выдвинутая «левыми коммунистами» во главе с Н.И. Бухариным в 1918 году, этот вариант действий ставил судьбу Советского государства в зависимость от внешних факторов и почти фатально обрекал ее на сокрушительное военное поражение.