– Доброе утро, Серафима Ильинична! – промурлыкала секретарша.

Я, не ожидавшая увидеть Зою, едва не выпустила пакет из рук. Секретарша (в неизменном брючном костюме цвета подгоревшего овощного рагу), прищурившись, смотрела на меня. Не она ли ночью прошмыгнула в мою комнату?

– Вы ранняя пташка, Зоя, – сказала я, наливая себе в стакан молока и закусывая морковкой. Буду жить по принципу Мэрилин Монро, которая как-то призналась, что хотела бы всю жизнь питаться молоком и оранжевыми корнеплодами.

– Ах, положение обязывает, ведь до того, как императорская чета соизволит подняться, я должна переделать массу всего: перебрать чечевицу, полить розовые кусты, прополоть грядки, – сказала секретарша и, кивнув на морковку, которой я хрустела, добавила: – Следите за фигурой, Серафима Ильинична?

Зоя вышла из кухни, я дожевала картонного вкуса корнеплод и выпила невкусное молоко, решив, что настала пора перейти к радикальному средству – утренней пробежке. Это позволит мне познакомиться с городом.

Улицы Варжовцов были пустынны, несколько бездомных собак трусили в легком, смешанном с серостью еще не ушедшей ночи тумане, что наступал на городок с моря.

Я шла и думала, не позволяя протестующему желудку сбивать меня с мыслей, какая все-таки благодать в этом тихом уголке провинциальной Герцословакии!

Я заприметила темный силуэт златоглавой церкви. Каюсь, я никогда не была религиозным человеком. Но в то утро меня тянуло в храм.

Церквушка оказалась небольшой и уютной, внутри было жарко натоплено (на улице еще чувствовался обманный апрельский холодок). Старушка в углу дремала, держа в морщинистых руках Евангелие, рядом с ней лежали свечи, иконки, образки, которыми торговали в храме божьем. Тут же возвышался ящичек для пожертвований.

В глубине церкви я заметила статную фигуру отца Сильвестра. Священник беседовал с маленькой, сгорбленной женщиной в черном платке. Они о чем-то разговаривали, я не собиралась им мешать, поэтому просто из любопытства стала разглядывать строгие лики святых и угодников, изображенные на иконах. Пахло ладаном и воском; свечи, потрескивая, горели, отбрасывая блики на каменные стены.

– Ну и что мне может дать ваш бог? – резкий голос женщины в платке прорезал храм.

Отец Сильвестр что-то тихо ответил прихожанке, но ее тон становился все громче и истеричнее:

– Ваш бог отнял у меня дочь, он не защитил ее, а ей было всего семь лет! За что? Если это мои грехи, то пусть он наказывает меня, а то это больше похоже на месть из подворотни – отыгрываться на детях за грехи родителей.

– Дочь моя, – отец Сильвестр пытался урезонить женщину. Я внезапно поняла, что передо мной – мать одной из девочек, ставших жертвой маньяка. – Мы должны смириться, такова воля божья, и не нам роптать на нее. Не забывай, господь позволил, чтобы и его сын отдал свою жизнь за наши грехи!

– Но почему моя Лаура? – закричала женщина. – Почему от меня и моих детей требуют, чтобы мы стали овцами, которых ведут на бойню? Ваш бог отнял у меня дочь, а взамен ничего не дал. Моя Лаура не заслужила такого конца – быть убитой в возрасте семи лет! И не говорите мне, что она попадет в рай! Что мне теперь делать? У меня больше никого нет!

– Жить дальше, – тихо ответил священник. – И не роптать на всевышнего!

Женщина, мотнув головой, всхлипнула и бросилась вон из церкви. Отец Сильвестр подошел к мне и с печальной улыбкой на устах произнес:

– Я не в силах изменить ход событий, и никто не в силах, кроме нашего Творца. И действительно, что я могу предложить безутешной матери? Ничего… В этом вся беда… Я в который раз чувствую свое бессилие и духовную немощь…

Поговорив немного с отцом Сильвестром, который был глубоко удручен настроением скорбящей матери, я отправилась к морю. Волны лениво накатывали на берег, туман начал рассеиваться. На набережной было всего несколько человек.

Я задумалась – отчего кто-то решается на убийство? В самом ли деле виновата мифическая тень Каина, которая толкает нас на роковой шаг, или это – наше добровольное решение?

Когда я вернулась в особняк, то застала утреннюю суету. Марк вчера во всеуслышание заявил, что сегодня предстоит важный эпизод и работа намечена на первую половину дня.

Шел девятый час, но никто и не собирался идти в павильоны. Несколько актеров о чем-то шушукались в большой гостиной. Завидев меня, они моментально оборвали беседу и вытаращились так, как будто перед ними предстала не живая, хотя и несколько проголодавшаяся Серафима Ильинична Гиппиус, а реинкарнация Маты Хари.

Раздался вкрадчивый голос Зои, которая, как обычно, подкралась неслышно и в самый неподходящий момент: